Однако события развивались не совсем так, как предполагали работники абвера. За одни сутки красные войска оказались под Львовом! Мало того, по странному недоразумению они столкнулись там с одной из отборных дивизий группировки военного министра генерал-полковника Гаусса и изрядно потрепали ее. Конечно, виновники этого где-то в высших сферах, но так уже водится, что отвечать приходится тем, кто пониже. И Шмитц растерялся— ведь красные прошли на опекаемом им участке. Теперь неприятностей не оберешься…
И Шмитц не ошибся в своих предчувствиях. От фюрера к Гауссу, от Гаусса в разведуправление полетели молнии-запросы: почему бездействовал военный министр? Почему разведка в свое время не доложила о планах большевиков?
Не опоздай Волк со своими донесениями всего на один день, все могло произойти иначе…
Молнии сверкали в верхах, а гром докатился до Шмитца. Через день он летел самолетом в расположенный западнее Львова городок Янув. А там фыркал и шипел, точно закипевший самовар, полковник Штольце. От недавних почти дружеских отношений и следа не осталось.
— Черт возьми! Это же надо умудриться… Под вашим носом прогрохотали советские танки и орудия, а вы прошляпили! Сам министр вмешался, до фюрера дошло…
Он не скупился на выражения, не стеснялся в выборе слов.
На прощанье объяснил направление работы в новых условиях:
— Остаетесь, майор, в Румынии при управлении пограничной стражи. Мы должны знать все, что делается у красных от Збруча до Львова. В Румынию, как вы знаете, бежало много поляков, оуновцев. Среди них найдутся наши люди…
Через несколько дней в Подгорске приземлился немецкий самолет, и майор Шмитц прямо с аэродрома отправился к начальнику отделения румынской разведки — сигуранцы — полковнику Грицеску, с которым уже приходилось встречаться. Тот приветливо принял офицера союзной державы. Откровенно говоря, он не чувствовал особой симпатии к немцам, но понимал, что только они помогут осуществить мечты бояр о великой Романеи.
— Не угодно ли вам, майор, посетить мое родовое поместье? — предложил полковник на следующий день. — Там можно спокойно отдохнуть от всех этих передряг.
Карл не возражал. Действительно, следует отвлечься от всех неприятностей, собраться с мыслями.
Покачиваясь в старомодной бричке, вспоминая прежние встречи в Ольховом и жалобы ездового Падурару на состояние здоровья, Шмитц прикинул, что с помощью этого болезненного человека можно попытаться восстановить нарушенные связи. Ведь он и до этих событий не раз выполнял поручении своего шефа, бывал в Ольховом и знает в лицо Дахно, Морочило. Крукович.
Возница Тодор Падурару далек был от замыслов своего хозяина и тем более гостя. Его одолевали семейные заботы. Жена болеет, все на сердце жалуется. В свои сорок семь лет старухой выглядит. А самого много лет язва желудка мучает. Одна надежда на Марику, восемнадцатилетнюю дочь, да в последние дни и с нею что-то приключилось. Нужен врач, а где взять денег?.. Всю жизнь мечтали с женой о собственном хозяйстве, но, видимо, так и дотянут свой век батраками Грицеску.
Тодор Падурару не интересуется высокой политикой, хотя иногда почитывает газеты и по-своему судит о событиях. Бывая со своим господином на границе, он в последние дни наслушался разных слухов о непонятных происшествиях по ту сторону Днестра. Поговаривают, что помещичье добро роздали батракам, бедным людям…
«Если бы не больные, попытал бы и я счастья», — подумал он. подъезжая к господской вилле, уютно расположившейся в небольшой рощице рядом с селом Баштианы.
Здесь поджидала его новая неприятность: управляющий имением требует немедленно освободить квартиру.
— Куда же я с больными? — взмолился Тодор.
— А это не моя печаль. Твоя семья — твоя забота. Найдется в селе какая-нибудь халупа, а этот дом будем перестраивать.
Возница знал жестокий характер управляющего, знал и то, что жалоба на его действия не поможет: щадя свое сердце, полковник не вмешивался в хозяйственные дела.
Известна Тодору и подоплека такого отношения управляющего. Красавица Марика не раз жаловалась на него отцу — не дает ей проходу. А что может сделать бедный, больной человек? У примара[5] или претора[6] искать защиту от посягательства на его единственное сокровище — доброе имя дочери? Но кто не знает, чью руку тянет домнилор[7]. Нет, бороться с управляющим — все равно, что выходить с вилами против ветра.
Правда, у Марики есть заступник. Недобрым огнем вспыхивают глаза у Думитру Лабу при встречах с управляющим. Вот только беда, что слишком тесно у них со старушкой матерью в маленькой хатенке с полусгнившей крышей. Для одной Марики нашлось бы место. А куда им с женой деваться?
Думитру молод, у него крепкие руки и светлая голова. Построит настоящую касу[8] из дикого камня, и тогда всем будет хорошо. А пока…
Тяжело задумался Тодор Падурару. В голове от мыслей шум. как в потревоженном улье от пчел, а морщины на сухом, почерневшем лице будто еще глубже прорезались.