Тридцатилетняя война

Даже в Штирии, на родной земле Фердинанда, крестьяне подняли восстание, в результате которого тридцать шесть человек отправились на галеры, а пятеро — на эшафот[1196]. В такие времена трудно разобрать, где безумие, а где идеализм. Обездоленный австрийский фермер-протестант Мартин Лаймбауэр набрал банду сообщников и начал выступать с антиправительственными проповедями и пророчествами. Его арестовали и отпустили, посчитав душевнобольным. Он еще пару раз тревожил власти. На третий раз его предали соратники. Место, где он скрывался, окружили, пророка извлекли из-под широких юбок двух старух и вместе с молодой женой поместили в темницу в Линце. Здесь он сначала объявил себя заместителем Господа на земле, потом под страхом смертной казни сломался, раскаялся и стал католиком. Его жена, приговоренная к пожизненному заключению, сбежала с помощником палача, который должен был на следующий день казнить ее мужа[1197]. Эта трагикомичная история была типична для той эпохи.

4

Смерть Фердинанда совпала с восстановлением шведами своей боеготовности.

А началось все еще осенью. Имперцы двинулись к Бран-денбургу на соединение с саксонцами, чтобы ударить по Банеру, но маршал при содействии очень способного соотечественника Торстенссона и двух шотландцев, Лесли и Кинга, переиграл наступавшего противника. Ловким маневром он отрезал их объединенные силы у Виттштока на реке Доссе, притоке Хавеля. Здесь 4 октября 1636 года имперцы заняли позиции на холме, защищенном от войск Банера длинной и узкой лесополосой, окопались, поставили батареи и из повозок соорудили баррикады. План Банера заключался в том, чтобы выманить противника из его укреплений, окружить и разбить на ровной местности. Соответственно, он и Торстенссон, взяв с собой лишь половину кавалерии, должны были выйти из леса на нижние склоны холма, словно приглашая противника к бою. А пехоте Лесли и Кингу с остальной кавалерией предстояло неожиданно ударить по имперцам с фланга и тыла.

Хитроумный замысел Банера чуть не сорвался. Его выход из леса действительно привлек внимание имперцев, и их атака была убийственной, шведы уступали им в численности, и значительно, а Лесли и Кинг опаздывали. Когда наконец появилась пехота Лесли и начала крушить фланг имперцев, она дала Банеру и Торстенссону лишь возможность передохнуть, но не выбила имперские батареи с вершины холма. Конница Кинга, которой пришлось сделать немалый крюк, появилась на поле брани, когда и Лесли и Банер думали, что уже все потеряно. Кинг прибыл вовремя, и после его вступления в сражение оно закончилось в считанные минуты. Атакованный с трех сторон, противник предпочел капитуляции бегство. Имперцы оставили на вершине холма девятнадцать штандартов, сто тридцать три пушки, все повозки и большое количество оружия. Их спас от пленения только подрыв обозов[1198].

В тактическом отношении план Банера был рискованный и дорогостоящий, но реализовался он успешно. Это сражение несопоставимо по значимости с эпохальными битвами при Нёрдлингене, Лютцене и Брейтенфельде, но победа в нем позволила шведам восстановить свою пошатнувшуюся репутацию. Не менее важно и то, что она нанесла тяжелый урон военному потенциалу саксонцев и лишила обороноспособности Георга Вильгельма Бранденбургского. Шведы заново оккупировали его земли, к маю 1637 года подошли к Торгау и даже угрожали Иоганну Георгу. Чуть не пал Лейпциг, на западе авангард шведских войск добрался почти до Тюрингии и занял Эрфурт.

Возрождению шведской армии отчасти способствовали перемены в Стокгольме. Отдав германские дела на откуп Ришелье не по своей воле, а в силу необходимости, Оксеншерна вернулся на родину, чтобы навести порядок в правительстве. В столице перед ним сразу встали две серьезные проблемы. Королева-мать и ее клика готовились выдать ее дочь за датского принца[1199]. Сама она замкнулась в комнате, где все окна были затянуты черными занавесями, и собиралась держать там и Кристину в окружении лишь шутов и карликов, чем юная королева была крайне растревожена. Аксель Оксеншерна спас Кристину и от замужества, и от заточения. Он заслужил за это непреходящее неудовольствие королевы-матери и глубочайшую признательность юной королевы, о которой та, став взрослой женщиной, всегда вспоминала, если вдруг гневалась на канцлера[1200].

Возвращение Оксеншерны в Стокгольм означало, что теперь шведские маршалы могли не беспокоиться ни о финансовых, ни о людских ресурсах для своих армий. Они могли рассчитывать на любую государственную поддержку и выделение средств для надежной защиты северогерманских и балтийских рубежей от нападения со стороны Дании.