Тридцатилетняя война

Фердинанд в некотором роде заразился победой при Луттере и поражением короля Дании. Он совершенно верно считал Кристиана самым могущественным из северных монархов. Если так легко разбить датского короля, то вряд ли представят более серьезную угрозу владыки Швеции и Англии, а в самой Германии нет больше князей, которые могли бы в одиночку противостоять имперской армии[559]. Победа при Луттере вовсе не настроила Фердинанда на мир, а, напротив, побудила к продолжению войны. С помощью армии Валленштейна он распространит свою власть на северные епископства и станет хозяином Балтийского моря.

Подошло время и Максимилиану Баварскому вернуться в германскую политику и попытаться восстановить мир, пока Фердинанд не дал волю своим амбициям. В январе 1627 года он созвал в Вюрцбурге собрание Католической лиги и пригрозил ради сохранения мира и прав князей лишить Фердинанда поддержки, если император не умерит пыл Валленштейна. Опасения членов лиги по поводу последствий агрессии Фердинанда были сильнее их желания восстановить католическую церковь по всей Германии. Они желали мира и предложили посредником Людовика XIII, католического короля, демонстрировавшего свое расположение к Максимилиану. Однако одно упоминание его имени загубило идею мира на корню: в Вене заподозрили влияние Ришелье, а протестантская партия тоже не забыла его предательства. Максимилиан не преуспел ни в том, ни в другом — не добился мира и не связал руки Валленштейну.

Весной 1627 года Валленштейн начал свою кампанию. Георг Вильгельм Бранденбургский был, пожалуй, самым безвредным правителем в Германии, за исключением тех случаев, когда ему приходилось поступать против своей воли. Его политика была проста и ясна. Он хотел лишь одного: оставаться курфюрстом и передать по наследству титул сыну[560]. Прежде чем судить его слишком строго, надо помнить, что он взошел на престол, преодолевая жесткую оппозицию, а его двор приютил опальных родственников жены: она была сестрой Фридриха, низложенного государя Богемии. Сама география не позволяла ему сохранять нейтралитет. Его земли оказались между уцелевшими в Силезии войсками Мансфельда и армией короля Дании. Они, безусловно, попытаются соединиться, и Валленштейн, дабы не допустить этого, конечно же, вторгнется в Бранденбург. Хуже того, шведский король использовал Пруссию как базу в польской войне и, нравилось это или нет Георгу Вильгельму, вынудил его уступить удобный порт Пиллау[561]. Ходили слухи, будто Густав Адольф может прийти на помощь побитому Кристиану. В таком случае он тоже должен был пройти через Бранденбург, а императорская армия непременно попыталась бы его остановить.

В целях самосохранения Георг Вильгельм даже признал Максимилиана курфюрстом[562], ошибочно полагая, что лига не позволит Валленштейну напасть на него. Пустые надежды. Тщетными были и его протесты Вене. Когда посол курфюрста заявился к Валленштейну с просьбой вывести войска из Кроссена, генерал, лежа в постели, бесцеремонно спрятал голову под подушку и не стал его слушать[563].

Еще до наступления лета 1627 года войска Валленштейна под началом одного из его лучших командиров, Ганса Георга фон Арнима, протестанта и уроженца Бранденбурга, вошли в курфюршество Георга Вильгельма. Несчастный курфюрст пытался организовать людей на защиту своих земель, но когда отряд из шестидесяти человек — и это все, что он смог набрать, — попробовал оккупировать Берлин, жители, лютеране, закидали их камнями, выгнав из города. Кто-то пустил слух, будто их хотят насильно обратить в кальвинизм. По всей провинции подданные Георга Вильгельма предпочли подчиниться превосходящей силе пришельцев. Ной-Бранденбургза попытку оказать сопротивление был наказан разграблением города. Поэтому в Хавельберге жители, предупрежденные о приходе Арнима, изгнали гарнизон и открыли ему ворота[564]. Георгу Вильгельму ничего не оставалось, как последовать их примеру. Он повиновался и повел себя любезно, объявив, что интервентов надо принять как друзей[565]. В это время его незадачливый посол возвращался из Вены с письмом от Фердинанда: император заверял курфюрста в неизменном к нему почтении[566]. Послание должно было хоть как-то утешить Георга Вильгельма.