Тридцатилетняя война

Длинная вереница этих несчастий началась с битвы при Брейтенфельде, злополучный исход которой сделал очевидным давно уже ставшее неизбежным падение австрийского могущества, долгое время таившееся под мишурным блеском великого имени. Если вдуматься в причины, обеспечившие шведам столь грозный перевес на поле битвы, то их нетрудно найти главным образом в неограниченной власти их повелителя, который в одной руке объединил все силы своей партии и, не связанный в своих действиях никаким высшим авторитетом, полный хозяин каждого благоприятного момента, владел всеми средствами для осуществления своей цели и повиновался только самому себе, тогда как после отставки Валленштейна и поражения Тилли мы видим на стороне императора и лиги нечто совершенно противоположное. Генералам не хватало власти над войсками и столь необходимой свободы дейстий, солдатам — повиновения и дисциплины, рассеянным отрядам — единства действий, имперским чинам — энергии, начальствующим — согласия, быстроты в принятии решений и твёрдости в их исполнении. Не численное превосходство, но лучшее применение своих сил — вот что давало врагам императора столь решительный перевес. Средства у лиги и императора были, но не было даровитого полководца, который умел и мог бы применить их. Если бы даже граф Тилли и не утратил своей славы, то недоверие к Баварии не позволило бы вручить судьбы монархии человеку, который никогда не отрицал своей преданности Баварскому дому. Таким образом, всего необходимее был Фердинанду полководец, достаточно опытный, чтобы создать и повести в бой армию, и в то же время слепо преданный Австрийскому дому.

Поиски такого полководца давно уже были самой важной проблемой для тайного совета императора и предметом раздоров среди его членов. Для того чтобы противопоставить государю государя и своим личным присутствием возродить мужество войск, Фердинанд в нервом порыве увлечения предложил было сам вести войска, но нетрудно было убедить его отказаться от решения, внушённого лишь отчаянием и по зрелом размышлении отвергнутого им самим. Но то, что было недопустимо для императора ввиду его сана и лежавшего на нём бремени правления, обстоятельства позволяли взять на себя его сыну, одарённому и мужественному молодому человеку, на которого австрийцы возлагали радостные надежды. Самим рождением предназначенный для защиты монархии, из корон которой две ужо увенчали его чело, Фердинанд III, король Чешский и Венгерский, соединял с высоким саном наследника уважение войск и любовь народов, помощь которых была ему так необходима для ведения войны. Лишь наследник, любимый народом, мог осмелиться возложить на обременённого подданного новые тяготы; лишь его личное присутствие в армии могло подавить пагубное соперничество военачальников, лишь могущество его имени могло восстановить во всей строгости упавшую дисциплину разнуздавшихся войск. Если этому молодому человеку недоставало необходимой зрелости суждений, рассудительности и военной опытности, которые даются только временем, то этот недостаток мог быть возмещён удачным выбором советников и помощников, под прикрытием его имени располагающих высшей властью.

Как ни вески были доводы, которыми поддерживала это предложение часть министров, — недоверие, а быть может, даже и зависть императора, в связи с отчаянным положением дел, сильно затрудняли осуществление этого замысла. Как опасно в самом деле вручить судьбу целого государства юноше, который сам ещё нуждается в том, чтобы им руководили! Как рискованно противопоставить величайшему полководцу своего времени новичка, чья пригодность для столь важного поста ничем ещё не доказана на опыте, чьё имя, ещё не отмеченное славой, недостаточно громко, чтобы наперёд быть залогом победы для павшей духом армии! Сколь огромные новые тяготы для подданного возникают из необходимости содержать дорогой штат свиты, соответствующей королевскому сану такого полководца и неотделимой, в силу предрассудков того времени, от его пребывания среди войск! Как страшно, наконец, для самого принца начать свою политическую деятельность на посту, делающем его бичом своего народа и угнетателем стран, над которыми ему суждено впоследствии властвовать!

К тому же мало было найти полководца для армии — надо было ещё найти армию для полководца. После насильственного удаления Валленштейна император защищал своё дело по преимуществу войсками лиги и Баварии, а не своими собственными. Именно этой зависимости от ненадёжных друзей желали теперь избегнуть назначением собственного главнокомандующего. Но каким образом без всемогущей силы золота и без воодушевляющего имени победоносного полководца вызвать к жизни армию — притом такую, которая могла бы по дисциплине, по воинскому духу и по сноровке сравняться с многоопытными войсками победителя? Во всей Европе был один только человек, способный на это великое деяние, и этого единственного человека оттолкнули, смертельно его оскорбив.