Тридцатилетняя война

Но теперь-то выяснилось, какую великую долю своей власти принёс в жертву император, передав в руки Валленштейна войска и начальство над ними. Равнодушный к мольбам Максимилиана, глухой к многократным повелениям императора, герцог оставался в полном бездействии в Чехии, предоставив курфюрста его судьбе. Память о том, как некогда на Регенсбургском сейме Максимилиан настойчиво добивался от императора его удаления, глубоко запечатлелась в злопамятной душе герцога, и недавние старания курфюрста воспрепятствовать его назначению также не остались для него тайной. Теперь настал час возмездия за это оскорбление, и тяжко расплатился курфюрст за то, что восстановил против себя наимстительнейшего человека на свете. Невозможно, так ответил Валленштейн, оставить Чехию беззащитной. Лучше всего Австрия будет защищена в том случае, если шведская армия выдохнется пред баварскими крепостями. Так наказывал он своего врага рукою шведов. И в то время как одна крепость за другою переходила в их руки, он заставил курфюрста тщетно ждать в Регенсбурге его прибытия. Лишь тогда, когда полное покорение Чехии лишило его последних уважительных доводов, а завоевания Густава-Адольфа в Баварии стали угрожать непосредственно самой Австрии, он снизошёл к настоятельным просьбам курфюрста и императора и решился на вожделённое объединение с первым, что, по чаяниям всех католиков, должно было решить судьбу войны.

Сам Густав-Адольф, не располагавший достаточными вооружёнными силами, чтобы бороться даже с одной армией Валленштейна, боялся объединения двух столь сильных армий, и кажется удивительным, что он не старался более энергично воспрепятствовать этому соединению. Судя по всему, он слишком рассчитывал на ненависть, разъединявшую обоих предводителей и препятствовавшую слиянию их войск для общей цели. Когда события опровергли его предположения, было уже поздно исправлять эту ошибку. Правда, при первом достоверном известии об их намерениях он поспешил в Верхний Пфальц, чтобы преградить путь курфюрсту, но тот уже предупредил его, и соединение произошло под Эгером.

Этот пограничный город избрал Валленштейн ареной замышленного им торжества над гордым противником. Не довольствуясь тем, что он увидит его у своих ног, униженно просящим, он вдобавок принудил его оставить беззащитными свои земли, прийти издалека на поклон к своему защитнику и этим длинным переходом смиренно признаться в своей беде и своём злосчастии. И такому унижению покорно подчинился гордый государь? Тяжкой внутренней борьбы стоило курфюрсту прибегнуть к спасающей руке того, кто никогда не имел бы этой власти, если бы всё шло согласно его, курфюрста, желаниям. Но однажды решившись, он имел достаточно мужества, чтобы перенести любое оскорбление, связанное с его решением, и достаточно владел собой, чтоб отнестись с презрением к мелким страданиям, если это было нужно для достижения великой цели.

Но если такой дорогой ценой куплена была лишь возможность этого объединения, то ещё труднее было сговориться относительно условий, на которых оно могло состояться и вступить в силу. Для достижения цели слияния было необходимо вручить власть над объединёнными войсками одному человеку, а между тем обе стороны были одинаково не склонны подчиняться чужому высшему авторитету. Если Максимилиан опирался на свой курфюрстский сан, на знатность своего происхождения, на своё значение в империи, то Валленштейн основывал свои отнюдь не меньшие притязания на своей военной славе и неограниченной власти, вручённой ему императором. Насколько царственная гордость первого возмущалась необходимостью подчиниться велениям императорского слуги, настолько льстила высокомерию герцога мысль отдавать приказы столь властному человеку. Возникли упорные пререкания, окончившиеся соглашением в пользу Валленштейна. Ему предоставлялась высшая власть над обеими армиями, власть неограниченная, особенно в дни сражений, а курфюрст отказывался от права менять не только боевые диспозиции, но и маршрут армии. У него осталось только право наказывать и награждать своих собственных солдат и свободно пользоваться ими тогда, когда они не будут заняты совместными действиями с императорскими войсками.

После этих приготовлений будущие союзники решились, наконец, встретиться лично, но это произошло лишь после того, как они обещали друг другу предать прошлое полному забвению и точнейшим образом были определены все внешние формальности обряда примирения. Согласно условию, оба герцога обнялись пред лицом своих войск, давая друг другу взаимные обещания хранить дружбу, в то время как сердца их кипели злобой. Максимилиан, опытный в науке притворства, достаточно владел собою, чтобы ни одним движением не выдать своих истинных чувств. Но в глазах Валленштейна сверкало злобное торжество, и принуждённость, которая была заметна во всём его поведении, обнаруживала всю силу страстей, обуревавших его гордое сердце.