Тридцатилетняя война

Во имя собственного спасения он должен был теперь как можно скорее осуществить план, первоначально созданный лишь с целью получить большую власть. Герцог медлил его исполнением дольше, чем предписывало благоразумие, потому что ему всё не выпадало благоприятного сочетания звёзд или же — этим он обычно успокаивал нетерпение своих друзей — «потому что ещё не настало время». Время не настало и теперь, но настоятельная необходимость уже не позволяла ему долее дожидаться благосклонности светил. Прежде всего нужно было удостовериться в верности главных военачальников, а затем — испытать преданность войск, которую он полагал безграничной. Три командира — полковник Кински, Терцки и Илло — давно уже были посвящены в тайну заговора, и первые два были связаны с ним родственными узами. Равное честолюбие, равная ненависть к правительству и надежда на неслыханно щедрую награду теснейшим образом связывали их с Валленштейном, который не пренебрегал самыми низменными средствами, только бы увеличить число своих приверженцев. Полковника Илло он в своё время убедил ходатайствовать в Вене о графском титуле, обещав ему свою могущественную поддержку в этом деле. Но втайне он написал министру, чтобы тот отказал Илло в его просьбе — не то, по его словам, явятся ещё многие, имеющие такие же заслуги, и станут требовать такой же награды. Когда Илло возвратился в армию, Валленштейн прежде всего спросил об исходе его хлопот и, услыхав о полной неудаче, разразился негодованием против двора. «Вот чего добились мы за нашу верную службу, — воскликнул он, — вот как ценят мои просьбы; а вам, за ваши заслуги, отказывают в такой ничтожной награде! Кто захочет долее служить столь неблагодарному повелителю! Нет, что до меня, я отныне заклятый враг Австрийского дома». Илло во всём согласился с ним, и они заключили между собой нерушимый союз.

Но то, что было известно этим трём наперсникам герцога, долго оставалось непроницаемой тайной для всех остальных, и уверенность, с которой Валленштейн говорил о преданности своих офицеров, основывалась исключительно на благодеяниях, которые он им оказывал, и на их недовольстве двором. Но прежде чем снять маску и решиться на открытое выступление против императора, необходимо было обратить это шаткое предположение в уверенность. Граф Пикколомини, тот самый, который в битве при Люцене выказал столь беспримерное мужество, был первым, чью верность Валленштейн подвергнул испытанию. Щедрыми дарами герцог приобрёл право на признательность этого генерала, которому оказывал явное предпочтение, ибо Пикколомини родился под одним созвездием с ним. Теперь он объяснил ему, что, вынужденный к тому неблагодарностью императора и неминуемой опасностью, принял твёрдое решение отречься от интересов Австрии, перейти с лучшей частью армии на сторону неприятеля и бороться с австрийской династией во всех странах, на которые простирается её могущество, до тех пор, пока она не будет совершенно искоренена. В этом деле, прибавил герцог, он рассчитывает прежде всего на Пикколомини и давно уже предназначил ему блистательнейшую награду. Когда тот, чтобы скрыть замешательство, вызванное в нём столь невероятным предложением, заговорил о препятствиях и опасностях, связанных с таким дерзким предприятием, Валленштейн посмеялся над его страхом. «В подобных рискованных делах, — воскликнул он, — трудно только начало; звёзды к нему благосклонны, более благоприятного случая желать не приходится, к тому же и удаче нужно хоть сколько-нибудь доверять!» Его решение неизменно, и если иначе никак не выйдет, то он готов попытать счастья во главе хотя бы тысячи всадников. Пикколомини не решился долгими препирательствами возбудить недоверие герцога и с притворной готовностью уступил его доводам. Так велико было ослепление герцога, что он, несмотря на все предостережения графа Терцки, нисколько не усомнился в искренности человека, который, не теряя ни минуты, сообщил об этом чрезвычайном открытии в Вену.

Чтобы, наконец, решительно устремиться к цели, Валленштейн в январе 1634 года созвал всех военачальников в Пильзен, где он расположился лагерем после своето отступления из Баварии. Последние требования императора — избавить его наследственные владения от расквартирования там войск на зиму, отвоевать Регенсбург в это суровое время года, уменьшить армию на шесть тысяч человек кавалерии и подкрепить ими войско кардинала-инфанта — были достаточно вески, чтобы стать предметом обсуждения военного совета, и этот благовидный предлог скрывал от любопытных подлинную цель съезда. Сюда же были тайно приглашены шведы и саксонцы для мирных переговоров с герцогом Фридландским; с начальниками более отдалённых отрядов предполагалось снестись письменно. Из приглашённых командиров явилось двадцать, но в числе их не было самых влиятельных: Галласа, Коллоредо и Альтрингера. Герцог вторично, притом более настоятельно, предложил им приехать, а пока, в ожидании их скорого прибытия, приступил к делу.