Тридцатилетняя война

Теперь недоверие к шведскому монарху прорвалось наружу, а ненавидевшие его противники без устали занимались распространением самых злокозненных слухов относительно его намерений. Давно уже министр Людовика XIII Ришелье с беспокойством взирал на приближение короля к французским границам, а недоверчивый ум его повелителя был крайне восприимчив к тем злостным предположениям, которые делались по этому поводу. Франция в то время была по горло занята междоусобной войной с протестантской частью своего населения, и действительно имелось некоторое основание опасаться, что приближение победоносного короля, принадлежащего к их партии, снова оживит в протестантах ослабевшее было мужество и вдохновит их на непримиримейшее сопротивление. Это могло произойти даже в том случае, если бы Густав-Адольф был бесконечно далёк от того, чтобы подавать им какие-либо надежды и намереваться в самом деле изменить своему союзнику, королю Французскому. Но мстительность епископа Вюрцбургского, который старался при французском дворе утешиться в потере своих владений, ядовитое красноречие иезуитов и постоянные старания баварского посла изобразили этот опасный союз между гугенотами и королём Шведским как нечто вполне доказанное и сумели запугать боязливого Людовика самыми мрачными предсказаниями. Не только глупые политиканы, но и многие благоразумные католики совершенно серьёзно верили, что король в ближайшем будущем вторгнется вглубь Франции и, соединившись с гугенотами, искоренит католическую религию во всём королевстве. Фанатичным изуверам уже чудилось, как он переходит со своей армией через Альпы и свергает в Италии наместника Христова с его престола. Как ни невероятны были такого рода россказни, всё же нельзя было отрицать, что военные действия Густава на Рейне давали серьёзные основания для нападок его противников и до некоторой степени оправдывали подозрение в том, что своё оружие он намерен направить не столько против императора и герцога Баварского, сколько против католической религии как таковой.

Всеобщий вопль негодования против союза Франции с врагами церкви, вопль, исходивший от подстрекаемых иезуитами католических государей, заставил, наконец, кардинала Ришелье сделать решительный шаг, чтобы обезопасить свою религию и одновременно оповестить весь католический мир о глубокой преданности Франции своей вере и о своекорыстной политике церковных чинов империи. В полном убеждении, что замыслы короля Шведского, так же как его собственные, направлены лишь против Австрийского дома, он, нимало не колеблясь, обещал государям лиги полный нейтралитет Швеции, как только они откажутся от союза с императором и отзовут свои войска. Какое бы решение ни приняли теперь государи, цель Ришелье была достигнута. Разрыв их с австрийской партией оставлял Фердинанда беззащитным, в полном одиночестве против соединённых войск Франции и Швеции, и Густав-Адольф, освободившись от всех своих остальных врагов в Германии, мог со всей своей уже не раздробленной армией вторгнуться в наследственные владения императора. Падение Австрийского дома стало бы в таком случае неизбежным, и эта великая конечная цель всех стараний Ришелье была бы достигнута без ущерба для католической церкви. Наоборот, неизмеримо меньше был бы успех в том случае, если бы государи лиги вздумали упорствовать и остаться верными союзу с Австрией. Но тогда для всей Европы было бы очевидно, что Франция доказала свою преданность католической религии, что она исполнила долг, лежащий на каждом члене римской церкви. Государи лиги явились бы в таком случае единственными виновниками всех бедствий, какие неминуемо принесло бы католической Германии продолжение войны. Они одни своей упрямой приверженностью к императору сделали бы напрасными все старания своего защитника, подвергнув церковь крайней опасности и погубив самих себя.