Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

Иоганн-Георг Саксонский продержался дольше, хотя и имел меньше возможностей помешать европейским силам сомкнуть кольцо, пройдя по его владениям. В 1624 и 1631 годах он заявил о себе как потенциальный лидер центристской германской партии, но сначала его утопил Максимилиан со своими упорными страхами, а потом король Швеции Густав II Адольф. И все-таки в период между смертью Густава II Адольфа и заключением Пражского мира он вновь всплыл на поверхность и доблестно пытался остановить волну интервенции, сражаясь с противоборствующими потоками шведского, французского и испанского вмешательства. Не получив поддержки, он был совлечен с пути злонамеренным превращением Пражского мира в имперскую военную коалицию. Это превращение, явившееся результатом франко-шведского конфликта, а также махинаций Габсбургов, заставило патриота Арнима уйти в отставку. Иоганну-Георгу, которому уходить было некуда, осталось только униженно плыть по течению.

Это не был блестящий жизненный путь, но, во всяком случае, им двигали честные мотивы, и потомки, даже сожалея о том, что Иоганн-Георг не оправдал возложенного на него доверия, все же не могут обвинить его в предательстве.

6

Для Германии война стала полной катастрофой. Для Европы она тоже была огромным бедствием, хотя и иного рода. Мир, более или менее положивший конец раздору в Германии, когда поулеглись страсти, не смог разрешить европейских проблем. Неопределенная и крайне непопулярная уступка Эльзаса прямой дорогой вела к новой войне; захват Шведским королевством половины Померании был лишь чуть менее опасным в силу того, что Швеция была, очевидно, слишком слаба, чтобы ее удержать[115]. Исподволь растущее влияние Бурбонов на Рейне и сознательное стремление Мазарини завладеть важными стратегическими пунктами на границе подтачивало мир. Вестфальский договор, как большинство мирных договоров, всего лишь перекроил карту Европы в преддверии очередной войны.

По мнению некоторых, Вестфальский мир ознаменовал новую эпоху в европейской истории. Он якобы отделил период религиозных войн от периода войн национальных, идеологических войн от захватнических агрессий. Но эта демаркация искусственная, какими обычно и бывают столь произвольные разграничения. Агрессия, династические амбиции и фанатизм – все это присутствует на смутном фоне, на котором разыгрывается война, и последняя из религиозных войн незаметно переросла в псевдонациональные войны будущего.

В польской Лиссе (Лешно) чешский изгнанник-протестант Коменский писал: «Нас принесли в жертву договорами в Оснабрюке… Заклинаю вас ранами Христовыми не покидать нас, гонимых ради Христа». В Ватикане папа Иннокентий X торжественно осудил мир как «ничтожный, пустой, недействительный, беззаконный, несправедливый, предосудительный, порочный, беспредметный, бессмысленный и не имеющий силы во веки веков». После 30 лет войны экстремисты-католики и экстремисты-протестанты так и остались недовольными. И Фердинанд III, и шведская королева Кристина запретили своему духовенству порицать мир, и папская булла, провозглашенная со всем авторитетом Ватикана, имела не больше практических политических результатов, чем призывы изгнанных протестантов.

Война впустую погубила столько человеческих жизней, что люди могли бы и задуматься о том, насколько бессмысленно решать идеологические вопросы силой оружия[116]. Но нет, отвергнув религию как повод для войны, они нашли другие.

В конфликте не было никакой необходимости, и его, вопреки видимой ожесточенности участников, пришлось раздувать так долго и упорно, что его уродливый конец не отстоял и не доказал ничью правоту. Война не решила никаких проблем. Все ее последствия, прямые и косвенные, были либо отрицательными, либо трагическими. Губительная для морали, разрушительная для экономики, разлагающая для общества, невразумительная по причинам, бесчестная по способам и бесполезная по результатам, она являет собой выдающийся пример бессмысленного кровопролития в истории

Европы. Подавляющее большинство населения Европы, подавляющее большинство населения Германии не хотело войны; бессильное и безгласное, его не требовалось даже переубеждать. Те, кто принимал решения, не думали о населении страны. Однако и среди тех, кто один за другим втягивались в конфликт, лишь немногие не сознавали ответственности и почти все искренне стремились к окончательному и прочному миру. Почти всеми – за исключением короля Швеции – двигал страх, а не страсть к завоеваниям или религиозный пыл. Они хотели мира и воевали за него 30 лет. Люди не понимали тогда и не поняли до сих пор, что война рождает только войну.

БРАКИ ДИНАСТИИ ГАБСБУРГОВ

СВЯЗИ ГЛАВНЫХ ПРОТЕСТАНТСКИХ ДИНАСТИЙ