Тридцатилетняя война

Еще менее счастливо сложилась судьба кузена, императора Фердинанда III. В то время как рушилась испанская монархия, он всеми силами старался уберечь от краха австрийскую династию. Несмотря на брюзжание Мадрида[1232], Фердинанд почти достиг успеха, и его провал кажется особенно трагичным. Будучи венгерским королем, он заложил основы мирного урегулирования, отвечавшего интересам империи, добившись подписания Пражского договора. Став императором, он должен был лишь руководствоваться уже известными принципами. Постепенно Фердинанд завлек на свою сторону и настроил против Ришелье и Оксеншерны практически всех германских князей, кроме трех. Об одном из них — курфюрсте Пфальцском — он вообще мог не беспокоиться, поскольку у того за душой не было ничего, кроме звания. Вторым оппозиционером был неисправимый эгоист Георг Брауншвейг-Люнебург, с самого начала вступивший в альянс с Густавом Адольфом и связавший все свои расчеты на успех и обогащение со шведами. Третьим был ландграф Вильгельм V Гессен-Кассельский.

Смерть ландграфа дала Фридриху надежду на то, что вдова, регентша своего сына, будет стремиться к миру. Однако он не учел ее строптивый и независимый нрав. Внучка Вильгельма Молчаливого и сама графиня Ханау, Амалия Елизавета отличалась решительным и сильным характером. У нее были и свои принципы. Она была страстным приверженцем кальвинизма, всей душой болела за свою династию и твердо настроилась на то, чтобы передать сыну владения отца, не потеряв ни одного акра земли, а может быть, и прирастив их.

С самого начала войны правящие семьи Гессен-Дармштадта и Гессен-Касселя относились друг к другу с ревностью. В Дармштадте поддержали императора, а в Касселе — потянулись к его оппонентам, и этот процесс ускорился, когда значительная часть их земель отошла к кузенам по решению собрания курфюрстов в Регенсбурге в 1623 году. Важность семейства в Касселе для протестантской партии, голландцев и для французов в особенности обусловливалась не столько землями вокруг Касселя, а тем, что ему также принадлежала значительная часть Восточной Фрисландии. Вдобавок ко всему Вильгельм V был способным генералом и уважаемым государственным деятелем, умевшим сохранять самостоятельность, будучи в то же время союзником короля Швеции. Его вдова в равной мере не желала заключать позорный мир и стремилась проводить независимую политику в альянсе с Францией. Ришелье, полагала она, скорее всего попытается воспользоваться ее вдовством для того, чтобы втянуть ее в зависимость от Франции и применить в своих целях небольшую, но крепкую и профессиональную гессенскую армию.

Амалию Елизавету вряд ли можно было бы отнести к числу дальновидных государственных людей. Она не могла претендовать и на то, что ее волнуют проблемы целостности Германии. Принципы у нее были здравые и правильные, но она не терзалась угрызениями совести, если вдруг их приходилось нарушать. Что касается Гессен-Кесселя и его наследования сыном, то она решала все вопросы с присущей ей практичностью, благоразумием и последовательностью.

Она поддалась на уговоры императора и согласилась на перемирие, но ставку делала на Ришелье, а не на Фердинанда. Уловка удалась. Кардинал, не желая лишиться ее денег, владений и армии, предложил ей даже более выгодные условия альянса, чем те, которыми пользовался супруг. Подписав договоры об альянсе отдельно с королем Франции и герцогом Брауншвейг-Люнебургом, регентша без церемоний порвала с Фердинандом. На маленьком шахматном поле гессенской политики Амалия Елизавета сделала ход конем и обыграла императора.

Однако неудача с Амалией не остановила попытки Фердинанда разрушить противостоящие ему альянсы. Призыв к Георгу Брауншвейг-Люнебургу был с пренебрежением отвергнут[1233], но еще оставалась возможность оторвать Оксеншерну от Ришелье. И в 1639-м, и в 1640 году послы императора вели переговоры в Гамбурге. Предложив шведам Штральзунд и Рюген, Фердинанд почти достиг цели: их договоренности с французами заканчивались, и в Стокгольме утвердилось мнение, будто Ришелье не оправдал их надежд. Шведские дипломаты потребовали от французов прямого военного вмешательства в Центральной Германии, заявляя: такие союзники, которые интересуются только Рейном и заставляют других защищать Эльбу и воевать на наследственных австрийских землях, ничего не стоят. Ришелье привел их в чувство, прекратив все поставки. Поняв, что без Ришелье они не могут даже договариваться о мире, шведы возобновили альянс[1234].

Ничего не добившись от шведов, Фердинанд мог рассчитывать теперь только на то, чтобы освободиться от обязательств перед испанцами, которые, собственно, и были причиной враждебности французов. К этому его побуждал и самый доверенный советник Траутмансдорф, но ему надо было сначала побороть собственные предубеждения и пристрастия. Союзничество с Испанией горячо поддерживали и любимая жена, и брат Леопольд, да и сам он был привязан к Мадриду не только кровными узами.