Тридцатилетняя война

В душе он был конституционалистом и противником иностранного вмешательства во внутренние дела Германии, но неправедные поступки привели его сначала к испанцам, а потом к французам. Думал бы князь в решающие моменты больше об интересах Германии, а не Баварии, он мог бы остановить войну: в 1620 году у него были для этого все возможности, и он ими не воспользовался. В масштабах того государства, которым Максимилиан правил, он казался действительно великим человеком: раздвинул границы и стал самым влиятельным светским князем в Германии, — но в масштабах нации и империи, верностью которой постоянно похвалялся, его скорее следовало бы считать либо простофилей, либо предателем, либо тем и другим одновременно.

Иоганн Георг Саксонский вел себя достойнее и продержался дольше, хотя у него было и меньше возможностей для противостояния иностранной интервенции. В 1624 и 1631 годах он сделал серьезную заявку на то, чтобы возглавить единую германскую партию, но ему помешали сначала Максимилиан, а потом шведский король. Тем не менее после гибели Густава Адольфа и до заключения Пражского мира саксонский князь всеми силами старался остановить интервенцию шведов, французов и испанцев. Не получив поддержки, он позволил вовлечь себя фальшивкой Пражского мира в императорский альянс войны. Этот ложный мир, появившийся в результате французско-шведского конфликта и заговора Габсбургов, побудил патриота Арнима уйти в отставку. Иоганну Георгу ничего не оставалось, как плыть по течению.

Его карьера не была блистательной. По крайней мере намерения князя всегда были честны, и потомки могут лишь сожалеть о том, что Иоганн Георг оказался не на высоте в исполнении своего долга, но не обвинять его в предательстве.

6

Война оставила трагические последствия не только для Германии. Мир, лишь отчасти разрешивший конфликты и охладивший страсти в Германии, создал проблемы и для Европы. Крайне непопулярная среди немцев уступка Эльзаса рано или поздно должна была привести к новой войне; захват шведской короной половины Померании представлял меньшую опасность только потому, что Швеция была явно слишком слаба для ее удержания. Подрывало урегулирование возрастающее влияние Бурбонов на Рейне и стремление Мазарини прибрать к рукам ключевые стратегические районы на границе. Вестфальский мир, подобно многим другим мирным договоренностям, расставил на карте Европы лишь очаги для разжигания новой войны.

Вестфальский мир обычно преподносится как эпохальный в истории Европы. Он как бы разделяет периоды религиозных и национальных войн и отделяет идеологические войны от войн агрессии. Эта демаркация искусственная и надуманная, как и все произвольные разграничения. Агрессивность, династические или другие амбиции и фанатизм всегда присутствуют в войне, и последняя из религиозных войн незаметно переросла в псевдонациональную войну будущего.

Протестантский богемский изгнанник Коменский[1544] писал в Лиссе[1545] в Польше: «Они принесли нас в жертву договорами в Оснабрюке… Заклинаю вас Господом Богом не бросать нас, преследуемых за деяния во имя Христа». В Ватикане Иннокентий X заклеймил Вестфальский мир как «пустой, бессмысленный, несправедливый, предосудительный, безнравственный, негодный, нечестивый, мерзкий, не имеющий никакого значения и законной силы ни сейчас, ни во все времена». После тридцати лет войны как были, так и остались недовольными и экстремисты-католики, и экстремисты-протестанты. И Фердинанду и Кристине пришлось запретить своим священникам выступать с публичными осуждениями Вестфальского мира[1546], а булла Ватикана возымела практическое действие не больше, чем воззвания изгнанных богемских протестантов.

Война, унесшая столько жизней неизвестно во имя чего, заставила людей задуматься над целесообразностью отстаивать свои убеждения посредством меча. Они отвергли религию как повод для войн и придумали другие.

Конфликт, так долго длившийся и столь усердно поддерживавшийся, в итоге не доказал правоту ни одной из сторон. Проблемы война не разрешила. Морально отвратительная, экономически разрушительная, социально губительная, преследовавшая малопонятные цели, бесчестная и фактически безрезультатная, эта война вошла в историю Европы как выдающийся пример бессмысленного кровопролития. Подавляющее большинство населения Европы, подавляющее большинство населения Германии не хотело войны, но как бы ни была велика эта людская масса, она не имела голоса. Их судьба решалась во дворцах. Но и среди тех, кто один за другим втягивался в войну, мало было людей, кто не питал бы надежд на подлинный и прочный мир. Почти все — за исключением, может быть, короля Швеции — вовлекались в конфликт больше из-за страха, а не из-за пристрастия к завоеваниям или к вере. Они стремились к миру и за мир воевали тридцать лет. Люди не понимали тогда и не понимают сейчас, что всякая война порождает только войну.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ ЗАМЕТКИ