Тридцатого уничтожить!

— Вот. — Капитан, сунул руку в карман и, вытащив оттуда конверт, протянул ему. — Тебе письмо от нее. — Он отвел глаза в сторону и начал тихо говорить. — Эти подонки страшно надругались над ней. Все внутри повредили. Нет-нет, угрозы смерти не было! — тут же воскликнул он. — Но калекой, и не только физической, ока жить не захотела. — Он тяжело вздохнул и продолжил еще тише; — Все в доме прибрала, вымыла, вычистила, написала тебе письмо, затем помылась, приоделась во все новое, тщательно причесалась, отправила Мишку в тайгу и… выстрелила себе в грудь.

Савелий мгновенно ссутулился, словно на его плечи возложили непосильный груз, помолчал немного, потом тихо спросила

— Ее похоронили с Егором?

— Да, рядом.

Савелий помолчал немного, глядя себе под ноги, потом поднял глада на Зелинского:

— Спасибо тебе, капитан, за все. — Он крепко пожал ему руку. — Может, когда и свидимся.

— Твои координаты я знаю: ты же вернешься в свою квартиру?

— Пока, да. — Неопределенно пожал плечами Савелий, потом тяжело вздохнул.

— Ты же еще не знаешь, я в Москву перебрался; закрыли, наконец, глаза на мои «афганские» штучки. — Капитан как-то странно усмехнулся,

— хотя я думаю, что все это благодаря моему приятелю.

— Тому, из Комитета, что ли?

— Так точно. Богомолову. Да ты с ним же связывался!

— Было такое в моей биографии, — криво улыбнулся он. — Да толку оказалось мало! — Он снова помрачнел.

— А я же только из-за тебя сюда приехал — не обращая внимания на его состояние и пыталась отвлечь от мрачных мыслей, добавил Зелинский.

— Может, вместе поедем?

— Можно, но я сначала хочу… — Савелий запнулся и замолчал, не решаясь произнести вслух ее имя.

Но капитан сразу же догадался, что хотел сказать ему Савелий.

— Я уже договорился с Управлением через… — он взглянул на часы,

— через два часа двадцать четыре минуты нас будет ждать вертолет, который доставит к ее могиле и пару часов подождет там. Как, принимается?

— Спасибо. — Савелий был явно растроган его заботой.

— Я рад, что мы вместе вернемся в Москву. И даже, — он с хитринкой взглянул на Савелия, — позаботился о билетах: вылет в два тридцать ночи. Может, в ресторане посидим до прилета «вертушки»?

— Нет, хочу побыть один, — выдохнул Савелий, сжимая в руках письмо, словно оно обжигало ему пальцы.

— Понял, — кивнул капитан. — Жду тебя. — Он огляделся вокруг. — Вон, у памятника, не знаю кому.

— Через час, — он похлопал его по плечу и быстро ушел.

Несколько кинут Савелий смотрел ему вслед, затем медленно побрел в сторону сквера.

Присев на мокрую скамейку, он долго смотрел на конверт, словно раздумывая, читать или не читать.

Это письмо было единственным послание, сохранившим тепло ее рук. Как несправедливо! Тепло человека сохранилось, а самого человека уже нет в живых. Нет и никогда не будет! Нет. Не будет. Никогда… Какие страшные безысходные слова!

Господи! Как ты можешь допускать такое? А если допускаешь, то не означает ли это твоего высшего признания справедливости? В любой религии человек, лишивший себя жизни, заслуживает презрения. Но может ли, имеет ли право человек судить другого человека за самовольный уход из жизни? Сказано же в Библии: «Не суди, да судим не будешь!» А это слова Христа! Выходит, осуждение другими людьми самоубийц нужно презирать, и по-другому не может быть! Да и как может быть по-другому? Как можно осуждать Варюшу, если она решилась на такой страшный шаг?! Решилась, несмотря на то, что есть он, Савелий, который безумно любит ее, а она точно знала о его любви!? Решилась, несмотря на то, что оставила свою крошку-дочурку без матери?! Егоринка! Какое славное имя: словно ручеек журчит.

Эх, Варюша… Савелий снова тяжело вздохнул и медленно распечатал письмо, последнее послание Варюши:

«Савушка! Родной мой! Соями любимый на свете человек! Пишу тебе, а слезы застилают глаза, и строчки расплываются передо ямой,

Когда ты получишь это письмо, меня уже не будет в живых! Зная хорошо тебя, уверена, что ты будешь казнить себя, будешь носить в себе вину за мой уход из жизни! Умоляю тебя, заклинаю самым дорогим на свете! Ради нашей чистой и светлой любви не казни себя, не вини за то, что произошло! Ты ни в чем не виновен! И никто не виновен из живых! Виновные получили свою кару, и я перед лицом смерти прощаю даже их.

Родной мой, я уверена, что ты сможешь, должен смочь, понять меня! Мне было чудесно с тобой, и до самой последней секунды, можешь мне поверить, я буду чувствовать себя самой счастливой женщиной на Земле. А коль скоро есть жизнь и Там, то сохраню твою любовь и мое счастье навечно!