Триединство. Россия перед близким Востоком и недалеким Западом. Научно-литературный альманах. Выпуск 1

«После темноты коридоров метро, после всех контрольных барьеров, которые миновала она почти автоматически, словно в беспамятстве, как сомнамбула, перейдя под землей почти незаметно границу царства живых и царства мертвых, после грохота механических дверей вагонов, поглощающих людскую толпу, и скрипа тормозов колес Хайба словно очнулась на своем сиденье после непрекращавшегося кошмара ее жизни. Она подчеркнула ногтем слова в книге Джалал аль-Дина Руми[233], которую читала: ‘Но любовь к эфемерному, невидимому, неосязаемому, бесплотному – не есть любовь”. О какой любви говорил он? Она любила своего мужа, но совсем не так, как Аллаха. Детей мусульман учат Аллаха бояться, молиться ему. Но никто не говорит им, что Его нужно любить. К тому же разве женщине не внушают, что любить супруга своего – это значит любить Аллаха в Его творении? Но отныне все было пустотой. Бесполезно повторять Его имя. Она окончательно утратила веру в Него…» (с. 9-10).

«Еще четыре месяца, и ребенок, столь желанный до случившегося кошмара, явится на свет. И она будет одна радоваться его рождению. Интегристы выпустили кровь из ее мужа. Надругались над ней, полагая, что запятнают ее на всю оставшуюся ей жизнь. Но не сумели умертвить в ней ее ребенка. Она не сделает им такого подарка. Неужели люди верят им только потому, что они носят бороду и традиционную одежду! Большинство из них столь же ловко владеют религиозной риторикой, сколь и современной техникой. Теперь и компьютер, и нож – их орудия. Они оккупировали все стратегические места в государстве и даже в международных организациях. И это не мешает им сеять смерть, идти вперед воплощением самой смерти. “Ты будешь жить, – угрожали они ей, измываясь над ней. Но ты будешь запятнана навсегда. И мать твоя, и отец твой, и все твои родственники…” Но Хайба значит “чистая”, по-арабски. И сейчас она слышит в себе биение новой жизни… Чудом ребенок пережил кошмар, случившийся с ней. Плод бесконечной любви оказался сильнее смерти» (с. 11-12).

«Друзья уговорили, умолили ее покинуть Алжир. Самой же ей хотелось уйти в партизаны и убивать одного за другим своих палачей… Но это означало бы и рисковать и своей, и жизнью ребенка. И если бы она пошла по пути мести, то выбрала бы тот же путь, по которому шли ее мучители… И она выбрала дорогу изгнания. Франция стала ей приютом. Ведь те, кто мучили ее дочку, тешились над ней самой, орали, что она – “продажная тварь”, что “прислуживает французам”, – так разве не сюда ей была прямая дорога? Она выстрадала свое право жить теперь на этой земле…» (с. 12-13).

«Ты заново начнешь свою жизнь. У тебя там есть друзья, близкие тебе люди. Ты там училась. О тебе позаботятся. С твоими-то знаниями и дипломами, ты там легко устроишься на работу, – увещевали ее другие…» (с. 13).

«Самое трудное – это было привыкнуть к тому, что просыпалась в пустой постели, что некому было сказать: “Здравствуй, это я!”, – когда открывала дверь, возвращаясь в дом, опустошенный смертью. Притрагиваться к вещам мужа и дочери… Как забыть детскую, залитую кровью ее ребенка, растерзанные ими игрушки, разорванные книжки, кроватку, где девочку пытали и насиловали у нее на глазах?! Сострадание и жалость в глазах других ей тоже были невыносимы. Точно так же, как идти в морг для опознания обезглавленного тела своего мужа… Как невыносимо было спрашивать саму себя, видя живыми своих друзей: за что? Почему убили именно ее дочь и ее мужа?…» (с. 13-14).

«Почему-то вспомнились слова Шехеразады, которыми начинала она свои повествования: “Это история столь необычна, столь глубоко засела в моей голове, что могла бы послужить уроком тому, кто жаждет знания…”» (с. 15).

«Драма случившегося жила в ней. Как жил ребенок, в ожидании своего рождения. Отвратительное и невинное, грязное и чистое, – все это вместе теперь уживалось в ее теле, питалось ее жизнью…» (с. 17).

“Ну и пусть теперь я сама умру с голоду! – думала Хайба, закрывая дверь ломбарда. – Пусть останусь без копейки!.. Скорей бы уснуть, забыть…” Не слышать, как бьется в ней жизнь того, кому предстоит родиться без отца…

…Иногда звонил телефон… Но зачем с кем-то говорить, рассказывать о себе, повторять все снова и снова. Лгать. Всегда. Ведь все приветствия друзей и друзьям начинаются со слов: “Слава Аллаху!..” “Да, да, слава Аллаху, я еще жива. Да, да, слава Аллаху, беременность протекает нормально… Нет, нет, мне ничего не нужно”. Зачем беспокоить друзей и близких? Теперь они уже ничего не могут сделать для нее. Они были рядом с ней после резни. Спасибо и за это. Но не следует теперь цепляться за них, портить им репутацию. Ведь все равно в их глазах, даже если это скрывают, она стала опоганенной, словно чумной: фанатики-мерзавцы не только сеют смерть, они сеют и сомнение в душах людей. Превращают жертв своих в виновных, а порой и в палачей…» (с. 17-18).