Тригон. Изгнанная (СИ)

Внешний вид этой бравой троицы с отчуждёнными, одурманенными взглядами, что не удивительно, ведь большая их часть частенько заглядывала в лазарет за каннабис-дозой (конопля), и плотно сомкнутыми челюстями, так что видны выступающие желваки на высоких скулах, не имеет ничего общего с её поношенной, с почти до дыр затёртой одеждой из грубой тёмно-серой хампы (коноплянная ткань). Да ещё ненавистной Тилии нашивкой на плече: тремя белыми горизонтальными полосами, лучше всяких слов указывающими на её принадлежность к третьему уровню.

Но что толку жаловаться на внешний вид — в городе-колонии выбор не велик и каждый должен быть благодарен тому, что ему благосклонно даруют власти. Хотя в последнее время по узким бетонным коридорам всё чаще проноситься волна людского негодования, но идти против Совета и карателей никто не рискует. Бунтарей не ждёт ничего хорошего.

На непроницаемые милитарийские лица, вышагивающая вслед за своими конвоирами по пустынному коридору второго уровня, Тилия старается не смотреть и уж тем более ничего не спрашивает — это строго запрещено. Третий закон, или как их ещё принято называть эдикт, гласит:

«Обращаться к властям дозволяется строго через старшего по уровню».

Хотя на языке так и вертится парочка волнующих вопросов касательно того, что она такого натворила, что именно на неё пал выбор милитарийцев? И эта неопределённость заставляет всё больше нервничать, судорожно сжимая кулаки и вонзая коротко-остриженные ногти в липкие от страха ладони, не чувствуя при этом боли — слишком шокирована происходящим. Ватные ноги не слушаются, колени то и дело предательски подгибаются, перед глазами всё плывёт и Тилия с удивлением спрашивает себя: «Неужели я такая трусиха? Неужели так сильно боюсь того, что может произойти?»

Но нет, дело не в трусости, просто место, где она родилась и выросла, не прощает ошибок, а судя по тому, как бесцеремонно её выдернули из привычной среды, она где-то оступилась — совершила оплошность, которая не осталась незамеченной. Но торопливо перебрав в голове все мыслимые и немыслимые варианты, ответа она так и не находит. Будь неладны эти милитарийцы! Да она вела себя просто идеально, думая лишь о том, как бы ненароком не опозорить колонию и своих родных.

«И чего в итоге добилась?» — обращается она к себе, чувствуя, как внутри стремительно нарастает ком раздражение. Вместо того чтобы бесцельно шататься по безлюдному в этот ранний час коридору семидесятиэтажной Башни, она обязана выполнить своё предназначение — пройти Посвящение.

«А, если всё что сейчас происходит это какой-то тест? — ищет Тилия хоть какое-то рациональное объяснение всему происходящему, безуспешно пытаясь подстроиться под чеканный шаг конвоиров. — Откуда мне знать, может, каждый год кто-то из адептов подвергается такой же проверке со стороны Совета? Такого ведь нельзя исключать? И то, что мне об этом не известно, ещё ничего не значит. Власти колонии вообще мало считаются с мнением простых жителей… — вдруг её осеняет. — Или может у кураторов возникли сомнения по поводу того, смогу ли я принять ту жизни, что ждёт впереди… смогу ли вжиться в ту роль, что предназначена мне по праву рождения?»

С каждым пройденным шагом вопросов всё больше, но ответов на них Тилия так и не находит. Ясно лишь одно: пойти наперекор властям и их прихвостням — милитарийцам, было бы глупо. Своим поведением она только всё испортит. Не зря же кураторы целый год трудились над ней и её сверстниками-адептами, превращая в молчаливые, лишённые всяких эмоций создания: покорные, безвольные, призванные безоговорочно служить на благо колонии и её жителям. Не учли лишь одного: будучи похожими внешне, внутри все адепты оставались совершенно разными. С противоречивыми мыслями, разнящимися взглядами на жизнь, несмотря на то, что власти чётко требовали от каждого родителя единой модели воспитания. Никто не противился, все прекрасно знали, к чему может привести неподчинение — к каким необратимым и страшным последствиям. Хотя большинство, несмотря на запреты и правила, по-настоящему любили своих первенцев, несмотря на то, что уже с момента зачатия те негласно становились собственностью колонии.