Трикстер, Гермес, Джокер

ВОЛЬТА: А я выяснил. Я говорил с несколькими высококлассными экспертами, и все они сомневаются, что взрыву мог предшествовать какой-то звук — хотя это зависит от рода бомбы. Один из экспертов, Мартьен по кличке Кривой, предположил такую вещь: если твоя мать обладала высокоразвитой интуицией, она могла почувствовать, что вот-вот погибнет — так случается, хотя крайне редко. А когда я хватился полицейского отчета о бомбе, он просто исчез. Не осталось ни одной записи. Глухо. Так что ты не одинок, будучи в тупике.

ДЭНИЕЛ: Как это — исчез?

ВОЛЬТА: Боюсь, что подробнее не скажу. В папке его не оказалось. После каждого взрыва проводится лабораторный анализ следов содержимого бомбы, силы взрыва и тому подобного. Одно из двух: либо такого анализа вообще не было, либо документы были изъяты. Или — что вероятнее всего — уничтожены под каким-нибудь бюрократическим предлогом. Ты можешь убедиться сам. Должен заметить, что у нас отличные контакты с департаментом, но даже наши люди зашли в тупик. А твой интерес к документам пробудит их интерес к тебе, а затем, возможно, и их гнев.

ДЭНИЕЛ: Почему я должен вам верить?

ВОЛЬТА: Не должен. Ты можешь проверить всю информацию. Мы даже поднимем твое жалованье до ста двадцати долларов. Это будет выглядеть довольно странно — платить тебе за то, чтобы ты проверял нас — но АМО издавна славится своими странностями.

ДЭНИЕЛ: Ловлю на слове. Спасибо. Теперь я смогу завтракать дважды в неделю.

ВОЛЬТА: Ну же, Дэниел. Нытье тебе ни к лицу. Впрочем, оно вообще мало кому идет.

ДЭНИЕЛ (быстро, стараясь застать Вольту врасплох): Вы знали, что моя мать встречалась с Шеймусом в Беркли?

ВОЛЬТА: Нет. Но предполагал и просил твою мать позвонить мне, если он появится.

ДЭНИЕЛ: Как вы определили, что он появится?

ВОЛЬТА: По его глазам, когда он говорил об Эннели.

ДЭНИЕЛ: Вы следили за Шеймусом? Или за нами?

ВОЛЬТА (терпеливо, но отрывисто): Нет, Дэниел. Пойми, пожалуйста, что даже если я и был против похищения ядерных материалов и хотел этого не допустить, я никогда не дошел бы до физического вмешательства, а уж тем более до убийства твоей матери. Если ты этого не понимаешь, мы зря тратим время и силы друг друга.

ДЭНИЕЛ: Прошу прощения, если я вас обидел. Я в течение нескольких месяцев задавал вопросы и здорово изголодался по ответам.

ВОЛЬТА: Все, что я могу сделать, это дать тебе слово, что я ничего не знал о краже плутония до того дня, как твоя мать погибла при взрыве.

ДЭНИЕЛ: Я спрашиваю еще и потому, что Шеймус советовал не доверять вам. А вы доверяете ему?

ВОЛЬТА: В последнее время не очень. У него проблемы. Он сильно пьет и употребляет какие-то наркотики, чтобы заглушить боль. Перкодан или дилодид.

ДЭНИЕЛ: На него это не похоже. Он все еще носит черную перчатку?

ВОЛЬТА: Да, с отрезанными пальцами. Это все я узнал от Долли, кстати сказать.

ДЭНИЕЛ: Печально.

ВОЛЬТА: Древние алхимики знали, как притягательна сила распада. Есть еще и поверье, согласно которому человек, обожженный серебром, отмечен луной.

ДЭНИЕЛ (резко, но без раздражения): Я устал думать об этом. Я не вижу, в каком еще направлении можно вести поиски. Что мне делать дальше, если что-нибудь еще предполагается. У вас что-то намечено (какие у вас на меня планы)?

ВОЛЬТА: Отдохни недели три. Человек, с которым я хочу тебя познакомить, все равно вернется не раньше двадцать восьмого. Позвони мне, и я вас сведу. Его зовут Уильям Клинтон.

ДЭНИЕЛ: Чему я буду учиться?

ВОЛЬТА: Сосредотачиваться.

ДЭНИЕЛ: По-моему, это мы уже проходили с Бешеным Биллом.

ВОЛЬТА: Именно. Так что у тебя должна быть хорошая подготовка.

Уильям Ребис Клинтон был высококлассным «медвежатником» с запада Скалистых гор. Вилли Щелчок, как называли его коллеги, мог взломать или взорвать любой из известных замков. Но — и это он не уставал повторять — высшее искусство заключалось в открытии замка одним лишь прикосновением, в том, чтобы самому стать отмычкой, и ключом, и замком одновременно, в том, чтобы научиться превращаться в чистое ощущение, заключенное в кончиках пальцев. В свой сороковой день рождения Вилли решил никогда больше не пользоваться для открытия сейфа ничем, кроме собственных рук. И не пользовался, и был доволен собой. Инструменты и взрывчатка, как полагал Вилли, поступают так же, как и все остальные технические достижения: разрушают ощущения. Уничтожая время и место под предлогом их экономии, техника лишает людей лучшего, что у них есть: возможности прикосновения. Порой Вилли любил порассуждать о том, что индустриализация была замыслена христианами специально, чтобы разрушить природную связь язычников между ощущениями и эмоциями.