Трикстер. Исследование мифов североамериканских индейцев

Из посвященных Радиным виннебаго работ «Трикстер» стал последней и самой важной. В этом есть логика. Потребовалось время, прежде чем Радин смог совершить когнитивный прорыв, осмыслив специфику того, с чем столкнулся. Он должен был осознать, что фольклорный трикстер есть не просто плут и обманщик, но персонаж особого типа, который если и встречается в фольклоре Западной Евразии, то в иных вариантах.

На Западе для радинского трикстера существуют лишь две относительно близкие параллели. Это эддический Локи и осетинский Сырдон. Здесь следует отметить, что во многих фольклорных традициях асоциальное поведение бывает присуще не только трикстерам, но и героям-победителям. Подобный герой иногда совершает этически неприемлемые поступки и расплачивается за это. Тем не менее, украв дельфийский треножник и понеся наказание, Геракл трикстером не становится, но остается победителем чудовищ – причем в основном благодаря своей силе, а не хитрости. Что же касается настоящих трикстеров, то у них свойства, характерные для разных персонажей, смешаны и соединены систематически. Трикстер одновременно свой и чужой, сильный и слабый, умный и глупый. Слово «одновременно» здесь ключевое. Можно привести немало примеров, когда герой нарративов, носящий одно и то же имя или ассоциируемый с одним и тем же видом животных, в разных повествовательных эпизодах обладает разными свойствами и эти образы друг с другом почти не связаны. Японский Сусаноо, бесчинствующий во дворце Аматэрасу, мало похож на того же Сусаноо, избавляющего людей от дракона и обретающего священный меч. У трикстера же эпизоды, в которых он демонстрирует противоположные свойства, логически вытекают один из другого и образуют неразрывную цепь.

Североамериканские трикстеры обладают дополнительной спецификой. Несмотря на шутовское поведение, они нередко оказываются демиургами, а повествования с их участием насыщены этиологическими эпизодами. В европейских традициях последнее характерно только для Локи, хотя демиургом и он не является.

Итак, подчеркнем, что, хотя основные трикстерские циклы американских индейцев были опубликованы в конце XIX – начале XX в., именно Радин сделал эти истории фактом мировой науки, причем не только культурной антропологии и фольклористики. С подачи Радина философы и психологи тоже обратили на них внимание. Более того – Радин ввел Трикстера в мировую культуру подобно тому, как К. Леви-Стросс ввел оппозиции, коды и медиаторов. Речь идет именно о культуре, о повседневном, а не о чисто академическом дискурсе.

Но если Леви-Стросс в своих «Мифологиках» сознательно выступал в качестве художника и философа (история доколумбовой Америки и развитие культуры индейцев во времени его мало интересовали), то Радин на исторические выводы претендовал. И здесь его заключения не всегда убедительны.

В фигуре трикстера Радин увидел предвечный архетип, немыслимо архаический древний образ. Исходя из этого он выстроил эволюционную последовательность типов повествований со свойственными каждому персонажами. В случае с фольклором виннебаго такая последовательность, по мнению Радина, начинается с рассказов о похождениях трикстера. Затем следуют повествования с участием зайца (тоже трикстера, но для виннебаго менее характерного), после чего идут приключенческие нарративы с антропоморфными персонажами. Наиболее поздняя ступень развития – это рассказы, претендующие на историческую достоверность. Данный вывод Радина основан на его собственных ощущениях: то, что больше всего отличается от свойственного нашей культуре, должно быть древнейшим. Надо сказать, что здесь Радин похож на многих фольклористов XX в., пытавшихся интуитивно определить эпохальную последовательность появления отдельных сюжетов и жанров. Причем исследователи не соотносили эту предполагаемую архаику ни с какими конкретными культурными общностями прошлого, тем более что о самих общностях до начала нашего века было известно мало.