Триктрак

Сердце оказалось потерянным дважды. Дождь, который моросил весь день мелкой пылью, к вечеру отчего-то набрал сил и, когда Ася вышла из трамвая на Садовой, припустил уверенными каплями, угрожающими превратиться в струи. Ася раскрыла презентованный Лёлей зонтик и, стараясь не попасть в лужу, переступая, как цапля, жалея сапоги, свернула на узкую улицу Ломоносова. Она спешила, хотя ещё не было и половины седьмого, а до театра отсюда рукой подать. На круглой маленькой площади имени русского Леонардо она постояла, найдя место посуше, справляясь с неисправимым смятением, малодушно мечтая о бегстве в переплетенье питерских улиц, глазея на бронзовый бюст Михайлы Васильевича, на мокнущее под дождём желто-белое совершенство улицы Росси. Подошел молодой человек, спросил, нет ли лишнего билета. Ася, отчего-то сердито, выпалила:

— Нет!

Когда большая стрелка наручных часов показала без десяти семь, она вышла на набережную и зашагала вдоль узорчатой решетки ограды, через каждые несколько шагов отвечая «нет» на вопрос о лишних билетах. Это «нет», много раз повторённое, совсем разволновало её, и сверлом зудящая мысль о том, что Акулов не придет, забудет, не захочет, в конце концов, просто посмеётся над нею, усилила обороты и скорость своего тлетворного вращения. Зонтик промок, на сапогах расползались тёмные пятна от попавшей на кожу воды, пузырились тёмные воды Фонтанки, театр был все ближе, возле входа кипела толпа, как обычно бывает перед началом спектакля.

Решётка набережной оборвалась гранитом парапета Лештукова моста, который в народе звали «Нет ли лишнего билетика?». Так или иначе, но имя Лестока, лейб-медика императрицы Елизаветы, оставило свой след даже в этом, современном прозвище. Мост плавно втекал в набережную и тротуар перед фасадом театра, образуя маленькую площадь, театральный пятачок, неуютный оттого, что его пересекали проносившиеся по набережной и мосту автомобили. Ася остановилась у гранитного парапета, прячась под зонтом и вглядываясь в толпу у театра. Акулова она не увидела, и не могла тронуться с места, ей казалось, что сердце выросло до размеров футбольного мяча, который рвался наружу, больно ударяя по рёбрам упругим боком. Мимо пронесся Москвич, обдав её веером брызг. Ася отпрянула, прижавшись к мокрому граниту. Неловко и бесполезно стоять здесь, нужно идти, туда к театру, потому что уже не было выбора, вперёд и только вперёд. Хоть бы он не пришёл… неужели он не придёт, какая я дура, зачем его пригласила, хоть бы он пришёл, хоть бы не пришёл… — крутилось в голове, как нерешаемое множество, матрица, составленная из сомнений и терзаний.

С моста вывернул автомобиль редкого чёрного цвета, но на этот раз Ася успела занять безопасную позицию. Пропустив машину, перешла дорогу, держа зонт, словно щит и меч. Устроившись у афиши, под ажурным козырьком, на полчаса превратилась в Пенелопу. Лёни всё не было и не было, она продрогла, то ли от сырости, царящей вокруг, то ли от внутреннего холодка, пробегавшего по спине. Ася начала думать, что он приходил, но, не увидев её, ушёл, потом решила, что он и не думал приходить, и, скорее всего, спит сейчас с Лариской или треплется с друзьями и, возможно, смеётся над нею, романтичной влюблённой дурочкой. Толпа театралов таяла, втягиваясь внутрь, в фойе, манящее тёплым светом через стёкла дверей. Дождь прошёл, но в воздухе висела влажная хмарь, размывая акварелью фигурные фасады доходных домов на противоположном берегу Фонтанки, покрывая все неживое и живое вокруг влажной плёнкой тоски. Прошло еще несколько минут, и перед театром остались лишь пара-тройка самых упрямых искателей лишнего билета, дама интеллигентного вида с большим чёрным зонтом и молодой человек в сером плаще — последние двое были явными соратниками Аси по ожиданию. Изнутри послышался первый звонок, и Ася решительно захлопнула зонтик, сморщившись от брызг, ударивших в лицо по старательно накрашенным ресницам. Впрочем, какая теперь разница, можно просто зайти в туалетную комнату и умыться. Акулов не пришёл, а она, пригласив, лишь унизилась перед ним. Одно спасение, что на сцене появится тот, кому она на днях пролила кофе на шикарный бархатный баклажановый пиджак, Георгий Смолич. Она даже улыбнулась, ещё раз стряхнув зонтик, решительно взялась за массивную ручку двери и услышала за спиной:

— Убегаете, девушка?

Явившийся неведомо с какой стороны, из питерской мороси, Лёня потянул дверь на себя, улыбаясь ей с высоты своего роста.

— Идём, идём, быстрей, опаздываем! — подтолкнул Асю за плечи, словно именно он ждал все это время под дождем, и она тотчас забыла свои волнения и отчаянные мысли. В закружившейся голове зазвучали, запели фанфары — музыканты, прижав к губам тугие мундштуки, послали в дождливые небеса сверкающую медь ликующих звуков.