Триктрак

Парк Ломоносова, один из первых русских регулярных парков, о чем гласила надпись на истёрзанной ветрами и дождями карте-путеводителе у входа, выглядел самым нерегулярным из всех имеющихся. Без резиновых сапог на самом деле пришлось бы туго — грунтовые аллеи напоминали скорее просёлочные дороги в лесу — сплошные рытвины и лужи, да и сам парк почти превратился в берёзово-дубовую рощу. Кое-где ещё лежал снег, тёмный, рыхлый, мартовский. Пруды и каналы Нижнего парка набухли водой, вышли из берегов, в чуть прогретом солнцем воздухе стоял терпкий запах оттаявших после зимнего застоя древесных соков, близкого Финского залива и сырой подгнившей прошлогодней листвы. Дворец Меншикова, словно бывший возлюбленный, постаревший, обедневший, но сохранивший стать и размах крыла, вырастал среди путаницы чёрных ветвей. Двери и окна его были наглухо закрыты и заколочены досками, ступени огромной гранитной парадной лестницы засыпаны коричневой листвой. Печаль и восторг разрушения.

Девушки раскраснелись и одурели от свежего воздуха, устали от впечатлений и изрядно проголодались. После парка зашли в гастроном, купили бутылку сухого вина ркацители. Татьяна жила с бабушкой в маленькой уютной двухкомнатной хрущёвке, в доме, окружённом клёнами. Ели душистый наваристый борщ, запивали вином, болтали, сетовали, что так сильно запущены дворец и парки, делились институтскими новостями и сплетнями. Разговорчивая Татьяна была зациклена на расставании с любимым, волей-неволей любую тему разговора сводя к его достоинствам и недостаткам, и вздохам о разлуке. Ася задумалась о своем, выпала из беседы, отвечала невпопад, попала под выстрел Лёлиной шутки, взяла себя в руки, собралась вступить в разговор и услышала:

— … я тогда встречалась с Лёнчиком Акуловым, он…

Лёля булькнула, сделав квадратные глаза, но напрасно — знаки достигли не адресата, а противную сторону. Ася уставилась на Татьяну.

— Я его обожала, — продолжила та, — он у меня первым был…

— А когда вы встречались? — спросила Ася, занявшись винным бокалом, разглядывая его, словно антикварную редкость из заколоченного дворца неуёмного Алексашки Меншикова.

— На втором курсе, я тогда же на другом потоке была, а с Лёнчиком столкнулась, ой… почти как с Сашкой. Он мне такое написал, вы не поверите, девки….

Асю с головой окунуло в жар, словно бросило в топку.

— Кто написал, Лё… Лёня?

— Да нет, я про Сашку… Вы только послушайте… Танечка моя…

— А почему вы расстались? — спросила Ася, когда Татьяна на мгновение прервала монолог.

— С кем? С Сашкой?

— Нет, с Акуловым… — подсказала, не сдержавшись, догадливая Лёля, виновато взглянув на подругу.

— А… с Лёней. А он мне изменил… ну, то есть, я тоже была неверна, в общем, дело давнее…

На этот раз булькнула Ася, закашлялась, поперхнувшись… Лёней. Сколько ещё девушек было у него? Татьяна… Лариса… Елена Конда? Какой же надо быть дурой, чтобы попасться на этот крючок! Всё, всё! Как правильно она сделала, что отказала ему, избежала, спаслась… как жаль, что спаслась. Больше никаких Лёнь, никаких Смоличей, никаких… на свете есть множество более интересных вещей, чем любовные перипетии!

Не верите, что за пару дней можно излечиться от «неправильной» любви? Не верите — и правильно делаете: можно загнать себя внутрь, превратиться в мышонка, сжавшегося в норке, царапающего коготками нутро, чуть-чуть, еле-еле, слегка, но стоит лицом к лицу столкнуться с объектом своих терзаний, как мышь домашняя превращается в летучую и больно впивается когтями в вашу живую плоть. Изнутри. Примерно так и произошло, когда Ася, убедив себя, что нельзя любить такого, как Лёня, вошла на следующий день в аудиторию и мгновенно наткнулась на синий взгляд. One way ticket… Она застыла на месте, едва не поддавшись желанию убежать прочь, обратно к, казалось бы, обретенной свободе. Она не раз спасалась бегством, сталкиваясь с непреодолимыми, по её мнению, препятствиями. Иногда это помогало, но чаще всё равно приходилось возвращаться и идти туда, куда идти совсем не хотелось. Ася двинулась по ступенькам амфитеатра аудитории навстречу синим глазам, изобразив улыбку, которая вряд ли сигнализировала об уверенности в себе и своей привлекательности, а совсем наоборот. Ничего такого не было, никакой привлекательности, и новые, слегка подпорченные, но старательно начищенные сапоги уже ничем не могли помочь.

— Привет, — сказала она в синие глаза, слыша лишь стук своего сумасшедшего сердца.

— Привет, Асенька, — сказал он, как ни в чём не бывало и… подмигнул.

Асенька! Подмигнул! Она вспыхнула, словно одинокое дерево, в которое ударила молния. Он смеётся над нею, над её глупым приглашением в театр, над её нелепой застенчивостью и дурацкими страхами. Он просто посмеялся над нею. Ну что ж, остается сделать вид, что ей тоже смешно, а всё, что было, лишь глупая шутка.

— Привет, Лёня. Как дела?

— Не сказать, чтоб плохо, — ответил он. — А ты что-то не появляешься, забила на лекции?