Трильби

Мы собираемся здорово кутнуть, черт подери! — вскричали они и настояли на том, чтобы Маленький Билли разделил с ними все удовольствия и, разумеется, оплатил их. Карусель, разные игры, качели, цирковые приманки: великан и карлик, силач, толстуха, которой они объяснились в любви и, как потом выяснилось, были восприняты ею всерьез; зверинец с дикими зверями, которых они дразнили и разъяряли, пока не вмешалась полиция. А затем танцы. Канкан, который они отплясывали, отличался невообразимо буйным и необузданным характером, но едва вдали показывался какой-нибудь офицер или жандарм — они начинали танцевать чрезвычайно сдержанно и скромно («как паиньки», по их выражению) к великой радости все растущей вокруг них толпы и к досаде всех почтенных буржуа.

Они заставили Маленького Билли идти в середине под руку с ними, и каждый раз, как вдали показывалось какое-нибудь чопорное английское семейство со взрослыми дочками, начинали говорить по-английски. Драгун Додор был в полном восторге, когда прекрасные дочери Альбиона таращили на него глаза, услыхав столь же безукоризненную английскую речь, как их собственная, — ведь для французского солдата это являлось редким достижением! А зуав Зузу ликовал, что его сочли за англичанина, хотя он знал лишь одну фразу: «Я не буду! Я не буду!» Он подхватил ее в Крыму, и когда какая-нибудь хорошенькая английская мисс была поблизости, без конца повторял эти слова.

В подобных случаях Маленький Билли чувствовал себя неловко. Не будучи снобом, он был хорошо воспитанным юным бриттом из высших кругов буржуазии. Ему было не по душе, что его красивые соотечественницы видят его в компании развеселых французских солдат, — да и притом еще в воскресный день!

К вечеру они вместе вернулись в Париж на самом верху дилижанса, среди простонародья. Удалые вояки немедленно вступили в приятельские отношения со всеми окружающими и сразу же завоевали популярность, особенно среди женщин и детей, но должен признаться, что произошло это вовсе не в силу утонченности, благопристойности, приличия и скромности их поведения; Билли решил про себя никогда больше не принимать участия в их развлечениях.

Но он никак не мог отвязаться от них! Они ни за что не желали с ним расстаться и проводили через мост Согласия по улице Лилль через Сен-Жерменское предместье до самого Латинского квартала.

Маленькому Билли очень нравилось Сен-Жерменское предместье, особенно улица Лилль. Он любил подолгу глазеть на великолепные особняки французских аристократов, особенно на стены, окружавшие эти старинные здания, и на прекрасные скульптурные порталы с гербами их владельцев, носителей исторических, именитейших фамилий, разных принцев или герцогов, будь то Ро- ган Шабо, Монморанси, Ларошфуко Лианкур, Ла Тур д'Овернь;

Он забывался в романтических грезах о давно прошедшем, позабытом рыцарском благородстве французов, о котором гласили эти прославленные имена; он немного знал историю Франции и зачитывался произведениями Фруассара, Сен-Симона и увлекательного Брантома.

Остановившись перед воротами одного из самых красивых и старинных особняков, которые ему полюбились, с большим каменным гербом и надписью тусклым золотом над герцогской короной «Дворец де ла Рошмартель», он начал распространяться перед Зузу об его архитектурных достоинствах и благородных пропорциях.

— Еще бы, — воскликнул Зузу, — чудак вы этакий, все это мне давно известно! Я родился здесь шестого марта тысяча восемьсот тридцать четвертого года, в пять тридцать утра. Счастливый день для Франции, не так ли?

— Родился здесь? Вы хотите сказать — в швейцарской?

В этот момент массивные ворота распахнулись, помнился швейцар в ливрее, и на улицу выехала запряженная парой открытая коляска, в которой сидели две пожилые дамы и одна молодая.

К возмущению Маленького Билли оба неисправимых воина отдали честь, на что три дамы ответили чопорным поклоном.

Одна из них при этом обернулась, и Зузу как ни в чем не бывало послал ей воздушный поцелуй к вящему ужасу Билли.

— Вы знакомы с этой4дамой? — спросил он строго.

— Еще бы! Очень хорошо знаком! Ведь это моя мать! Мила, не правда ли? Последнее время она все на меня сердится.

— Ваша мать! Что вы этим хотите сказать? Как могла попасть ваша мать в этот дом и в эту коляску?

— Ну и шутник же вы, ей-богу! Она живет здесь.

— Живет здесь? Да кто же она наконец? Кто ваша мать?

— Герцогиня де ла Рошмартель, черт побери! С ней была моя сестра, а другая дама — моя тетка, принцесса де Шевалье Боффремон! Этот шикарный экипаж принадлежит ей. Моя тетка Шевалье — миллионерша!

— Вот так история! Как же вас зовут в таком случае?

— О, мое имя! Черт возьми, как оно… а, вот: Гонт- ран-Ксавье-Франсуа-Мари-Жозеф д'Амори де Биссак де Ронсево > де ла Рошмартель Буасегюр, к вашим услугам!

— Правильно, — сказал Додор, — устами младенца глаголет истина.

— Ну, знаете… А ваше как, Додор?

— О! Я человек маленький и отвечаю на кличку Теодор Риголо [15] де Лафарс. Зато Зузу преважная персона: его брат — герцог!