Триллер

Пустив серого мерина легким галопом, он совершал ежеутреннюю прогулку по Булонскому лесу и размышлял об этой женщине, которая причинила столько вреда американской миссии во Франции за все время ее существования. Разумеется, он не мог поделиться своими чувствами с женой, хотя до того никогда не держал секретов от обожаемой супруги. Но эта Гельвециус, как до нее многие другие совершенно бесполезные женщины из высшего класса, пленила великого доктора Франклина своей так называемой веселостью и очарованием. Бедный доктор просто одурманен всем французским.

Адамс знал, что в своих делах на континенте должен проявлять повышенную осторожность. Из предыдущей миссии его в свое время отозвал Конгресс, а причина была следующей: якобы французский министр Верженн пожаловался на его поведение в дипломатических кругах. Сам же Адамс всегда подозревал, что инициатива его отзыва принадлежит не кому иному, как лично доктору Франклину; что доктор, основную часть жизни проведший за границей и впитавший пороки и недостатки чужеземных стран, не мог дольше выносить присущую истинным янки честность и прямоту.

Адамсу оставалось только молиться, чтобы если не он, то, по крайней мере, Томас Джефферсон смог воззвать к здравому смыслу доброго доктора. Ведь на плечах их троих лежала огромная ответственность в деле организации переговоров с Англией и Францией. И еще кое-что, связанное с их французской миссией.

Была в этой бочке меда ложка дегтя. С некоторых пор Адамс подозревал, что в непосредственном их окружении, прямо здесь, в Пасси, под носом Бенджамина Франклина, постоянно работает шпион, возможно даже двойной агент. Бог свидетель: в этом Ле-Валентинуа можно ожидать чего угодно. Подозрение падало не только на владельца замка и по совместительству торговца оружием Шомона. Недоверие вызывал еще и живший здесь же двадцатидвухлетний внук самого доктора, Темпл Франклин. Отец этого молодого человека Уильям (незаконный сын Бена) являлся роялистом и был некогда изгнан из Америки.

Однако, по мнению Джона Адамса, из всех этих сановных аристократов, сторонников роялизма и нуворишей, которых привечал доктор в своем пристанище в Пасси, самой опасной была мадам Гельвециус. И на подобные подозрения имелась очень веская причина.

Ее покойный муженек, месье Гельвециус, сделал состояние на королевской синекуре. Он был одним из тех самых «генеральных откупщиков», группы лиц, которым королевским указом были дарованы исключительные права — как бы сказали в Америке, монополии — на все торговые операции с товарами, производимыми во Франции или импортируемыми ею. Эти же люди и по сей день управляли торговлей, которую вела Америка с Францией и ее владениями.

Что же касается его жены, она даже основала тайное общество, призванное помогать всем ядовитым гадинам, вьющимся вокруг нее, удерживать контроль в своих руках. Члены этого клуба еще имели наглость называть себя либералами. Масонами! Да ведь половина его основателей произошла из самых знатных родов Франции!

Похлопывая по бокам разгоряченного мерина, Адамс повернул в сторону Пасси — на утро у него была назначена встреча — и мимолетно улыбнулся при мысли о том, как его жена, между прочим дочь проповедника, познакомится с этой Гельвециус.

А произойти встреча может уже сегодня. Сегодня ведь вторник?

Пасси, Франция

10 часов утра

Бенджамин Франклин снял с доски коня, поставил рядом с ладьей противника и, чтобы привлечь внимание к своим словам, постучал пальцем по столу.

— Мой друг, если вы возьмете этого коня ладьей, вам будет мат в три хода, — объявил он Томасу Джефферсону, который с немым удивлением взирал на доску. — А если вы не станете его брать, — Франклин криво улыбнулся, — тогда, боюсь, вам все равно мат. Но только в пять ходов.

— Дорогой мой Джефферсон, — подал голос Джон Адамс от окна, из которого открывался прекрасный вид на обширные, тщательно ухоженные сады Ле-Валентинуа, — вы сдаете уже третью партию подряд. Если ваше мастерство ведения переговоров — а за этим, собственно, Конгресс и направил нас во Францию — не превосходит вашего умения играть в шахматы, тогда мы можем смело паковать чемоданы и возвращаться домой.

— Ерунда, — возразил Франклин, расставляя шахматы на доске. — Просто Джефферсон не может похвастаться такой же практикой, как я. Когда я играю в шахматы, меня невозможно отвлечь. Да что там, однажды я весь вечер провел за доской, в то время как моя тогдашняя возлюбленная, мадам Брильон, в костюме Евы отмокала в ванне!

Франклин громко рассмеялся, а Джефферсон обеими руками потер свою густую ненапудренную шевелюру.

— Боюсь, для одного утра это слишком большое умственное напряжение, а результат, увы, плачевный, — промолвил он и прибавил извиняющимся тоном: — Кажется, у меня снова начинается мигрень.