– Трубы сделали съемными. Перед входом в порт их демонтируют и уложат на палубе. Будут «запасными мачтами». Насчет танков скажем, что в них груз – масло для осветительных ламп. Можем даже керосинчику оттуда нацедить, залить в лампу и зажечь. В Ленинграде – Архангельске, ведь полгода – ночь. Нужно освещаться. В баках масла в трюме больше вмещается, чем в бочках. Новая тара. А машинный отсек замаскируем под обширную крюйт-камеру. Скажем, купили порох для продаже в Ленинграде. Вряд ли таможня туда сильно захочет влезть.
Жердев пояснил, что по дюжине «родных» пушек на галеонах останется, для маскировки. А сорокапятки перед входом в порт с тумб снимут и уложат в трюм, как груз. В порт войдут, и снова поставят, прикрыв брезентом.
Резюмировал Зильберман:
– Кошелек с золотом откроет любые двери. Замажем золотишком глаза и таможне, и пограничникам, и городским властям. Если кто скажет, что здешних чиновников невозможно подкупить, я помру со смеху. Я с несколькими испанскими суперкарго по этому поводу проконсультировался. Все берут, только давай. Главное, чтобы кошелек не был маленьким, а эскудо в нем были большими. А с этим у нас проблем нет.
Ягодин выразил сомнение, хватит ли двух сорокапяток для самообороны галеонов в море и в порту. Предсовнаркома пояснил, что в эскадренный бой они ввязываться не будут, а сбить мачты преследователям смогут запросто. Или вообще утопить нескольких особо настырных преследователей, поразив бронебойным снарядом крюйт-камеры. Для самообороны в порту предложил на каждый галеон выдать ручной пулемет и по пять штук автоматических винтовок из Сталинграда. На случай отражения абордажа экипажи галеонов получат запас ручных гранат. Взамен пулеметов и винтовок в Сталинград будут поставлены два только что испытанных орудия. Кроме того, два следующих орудия первого типа, изготовляемых на заводе, также пойдут в Сталинград. На этом заседание закрыли.
Ягодин доложил Генсеку о желании Мещерского ввести НЭП. Круминьш заметил, что введение НЭПа потребуется не раньше, чем через три года, а до того еще дожить надо. Но, листочек с записью об этом лег в дело Хозфракции. Туда же лег листок о вредительском разоружении Авроры и Кирова, а также о вредительском ослаблении обороны Сталиграда путем изъятия из крепости двух пулеметов и десяти винтовок. Там же были подшиты листочки о введении без санкции Политбюро шестидесятичасовой рабочей недели и злостном нарушении социалистической законности, выразившемся в отмене оплаты за выполненную работу, в случае невыполнения работником нормы. Были и другие листочки. Мещерский в выражениях в адрес коммунистов, отлынивающих от работ под предлогом выполнения партийных поручений Политбюро, совершенно не стеснялся. Сексоты Замилацкого об этом регулярно постукивали.
Узнав от Ягодина, что капитан-командор Планель де Бардакс подал заявку на включение в состав экипажей в качестве штурмана, Мещерский заинтересовался и вызвал его к себе на беседу. В качестве искреннего союзника, капитан-командор был бы весьма полезен мартийцам. Если же он задумал диверсию, мог принести большой вред. Ягодин характеризовал капитан-командора положительно. Чтобы произвести на испанца максимальное впечатление, вызвал его не в штаб, а в свою каюту на Марти.
Ожидая де Бардакса, осмотрел каюту, перевернул висевшую на стене карту Антильских островов и лежавшую на столе карту Крыма. Еще раз прочитал краткую «Историю республики Кмчатка» на десяти машинописных страницах, разработанную библиотекарем Сенечкиным, предназначенную для внешнего распространения, несколько дней назад утвержденную Круминьшем,. По одному отпечатанному экземпляру Истории выдали капитанам парусников и начальникам цехов, всем, кто контактировал с испанцами. Рядовым краснофлотцам и членам экспедиции эту историю зачитали на политинформациях. Испанцам и индейцам разрешили рассказывать только ее. Распространять среди них сведения из реальной истории, равно как и любые сведения технического характера, Совет категорически запретил, объявив их особо секретными. Весь состав экспедиции был ознакомлен с этим постановлением Совета под роспись.
Боец – конвойник ввел испанца в кабинет. Как ни странно, Мещерский в летнем мундире каперанга и испанец в протертом до дыр камзоле оказались чем-то похожи. Оба высокие, сухощавые, подтянутые, оба загорелые. Только один сероглазый светлый шатен, другой жгучий кареглазый брюнет. Один с прямым носом и тонкими губами, другой с солидным «румпелем», нависшим над чувственным ртом. Вероятно, среди предков де Бардакса затесались арабы.
Ввиду важности беседы, Мещерский вызвал для перевода краснофлотца Подригина, одного из двух лучших знатоков испанского языка в республике. Важно было передать все нюансы разговора.
– Военнопленный Планель де Бардакс прибыл! – отрапортавал испанец, вытягиваясь по стойке смирно. Однако, подумал Мещерский, крепко их Ягодин вымуштровал, в ежовых рукавицах у НКВД не забалуешь!