Трилогия Мёрдстоуна

Внезапно Филип кое-что вспомнил — кое-что чудесное. Неверными шагами он спустился на кухню, рывком распахнул шкафчик под раковиной, повытаскивал, роняя и разбрасывая, всевозможные моющие средства — и в самой глубине обрел искомое. Вот он, почти целый галлон «Фермерского сидра» в пластиковом контейнере. Усевшись на сушилку для посуды, Филип протер кухонным полотенцем засалившуюся крышку, но уже в процессе заметил в контейнере что-то, чему там быть не полагалось. Усилием воли не разрешая себе паниковать раньше времени, он открутил крышку — и поневоле отпрянул назад от резкой вони вырвавшегося наружу газа.

Когда глаза перестали слезиться, он увидел, что под самой поверхностью сидра плавает густая желеобразная масса. Филип осторожно просунул внутрь черенок деревянной ложки. Вещество облепило ее. С виду оно напоминало плаценту какого-нибудь гротескного инопланетного существа.

В Филипе вспыхнула горькая ярость. Не яркая вспышка — скорее искорка от чиркнувшей спички ветреной ночью, — но и этого хватило. Филип провыл короткое непристойное ругательство и заметался по дому, словно заклинание твердя список того, что ему нужно.

— Деньги? Бумажник. Где? В кармане куртки. Да. Купюры, крупные, несколько штук, хорошо. Обувь, да, обувь. Ключи? Нет, на фиг. Стоп. Пешком или на машине? На машине. А я смогу? Черт, а заведется? Столько стояла без дела. Черт. Надо попробовать, быстрее выйдет. Ох, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, скотина ты этакая.

Миг — и он уже выскочил из дома. В глубинах сидра на сушилке для посуды склизкий бактериальный матрикс с тихим хлюпом восстановил прежние формы.

В двадцать шесть минут второго Мерили вошла в библиотеку и привалилась к двери в позе, позаимствованной из эпохи немого кино. Фрэнсин оторвалась от околополуденных трудов — размышлений, в какую графу каталога занести «Дельту Венеры» Анаис Нин, в «Географию» или «Астрологию», — и ахнула.

— Мамычки, Мерили, да ты вся белая, что ошпаренная свинья. Что стряслоси? Только не говори, что у них пирожки с карри закончилиси!

— О, Фрэнсин, Фрэнсин! Забудь ты про пирожки. Пошли лучше в детский отдел. Даже говорить не могу, надо опустошитьси в кресло-мешок. В жизни ничего подобного не видела!

— Да чего там?

— Мёрдстен. В супермаркете.

— Быть не могет!

— Еще как могет. И прихвати-ка малибу с пепси.

Когда сестры устроились в своих оранжевых вельветовых гнездышках, напоминая два осевших кремовых пирожных, Мерили подергала носом.

— Тут что, опять кто напрудил?

— Да вродя не замечала. Ладно тебе, не томи. Выкладай про Мёрдстена.

Мерили приложилась к коктейлю, словно к восстанавливающему память средству.

— Да я его ваще не сразу признала. Подумыла было, это Безумный монах Распитон — или тот побирушка, какой вечно играет перед обувным на дыджериде. Волосы вот досюдова отросли, бородища — во…

— Тока не борода!

— Борода, Фрэнсин, и слухай — ботинки на босу ногу.

— Да ни в жисть. Мерили, все ты выдумываишь.

— Зуб даю. У меня ажно кровь в жилах захолодела, как и заметила.

— А дальше-то что? Совсем спятил, да?

Вместо ответа Мерили подняла стакан с малибу и постучала по нему, сопровождая свою пантомиму выразительным взглядом.

— А-а-а, — протянула Фрэнсин.

— Это я методом индухции, судя по тому, что у его в тележке лежало. Уйма дорогущего виски в картонных коробках, ну знаешь, с Рождества залежалоси, а еще две бутылки «Бейлиса» и винище всех сортов. Мы, значит, с им нос к носу сталкиваимся у полок с печеньем…

— Третий ряд.

— Третий, угу, и как до меня доходит, кто это, я сразу такая: «Мистер Мёрдстен! Сто лет, сто зим!», ну как-то так. А он просто стоит и пялитси на меня, какбута и жисть не видел. Уж так-то неловко, Фрэнсин.

— Мамычки мои, Мерили, аж предоставить не могу. А ты тада чего?

— Ну, мне тут было либо стоять столбом, как кролик в гостях у горностая, либо сказать чего, так что я смотрю, значит, ему в тележку и говорю: «Никак, празднуетя, мистер Мёрдстен? Новую книжку сочинили?»

Фрэнсин сжала коленки.

— Уж больно любопытничала ты, Мерили. Невоспитанно.

— Это да. Но ничегошеньки не получилось. Знаешь, как он себя повел? Совершенно как Бэзил Фолти[12], когда ходил во сне, а потом вдруг проснулси и дал деру.

— Совсем сбег?

— Не, просто почесал вдоль полок, а потом ворочаетси с пакетами кофе и сахара, цельная гора. Как свалит все в тележку и ну дальше. А я, понятно, за ним, и поверь, Фрэнсин, не так-то легко оно было, так он мчалси. Народ по пути знай успевал по сторонам шарахатьси, чуть что на полки не лез.

— Небось, торопилси, патамуша та егойная штучка из Лондуна дожидаласи.

— Я ровно так же и подумыла. Ровнехонько. Тута себя винить не за что, Фрэнсин. Но нет.

— Нет?

— Как выяснилоси, неа. Но ты вперед забегаешь. Он, значит, чешет на всех парах через молочные продукты…

— Шестой ряд.

— Пятый.

— Шестой.

— Да чтоб тебя, Фрэнсин! Пятый, шестой, какая нахрен разница? А мы теряем нить повествования.

— Прости, Мерили. Это я просто пыталаси предоставить картинку целиком. А в пятом стиральный порошок и собачий корм. Есть все ж разница.

Мерили выровняла дыхание, умерила гнев во взоре и приложилась к стакану.