Трилогия Мёрдстоуна

Как можно взять и уничтожить такой текст? Самый настоящий литературный вандализм — вот это что такое. Помимо всего прочего. А может, как-то закруглить его и опубликовать как отдельную новеллу? Отогнать изголодавшуюся и измученную ожиданием жадную публику, бесчисленную орду алчно разинутых ртов. Отделаться от «Горгоны». Стоило бы миллиона. Нет, даже больше. Много больше. Стирать такой текст было бы преступлением. Филип не мог, никак не мог на это пойти.

А если он не сотрет — что тогда? Откажется ли Покет посылать ему ромлян? Вполне вероятно. Почти наверняка. Грем говорил серьезно. Совершенно серьезно.

Но — узнает ли он? Гремы, по всей видимости, совершенно не разбираются в компьютерах. Так что, если текст спрятан где-нибудь на жестком диске под каким-нибудь невинным названием… или нет, переписан на компакт-диск или ту втыкающуюся штуковину. Запечатан и зарыт в саду. В банковском сейфе. А потом — стереть с компьютера. Отважится ли он рискнуть? О господи.

Филип знал, что не знает, что знает Покет. И как он что-нибудь узнаёт. Может, грем каким-то немыслимым образом наблюдает за ним?

И помимо всех прочих соображений оставался вопрос, над которым Филип позволил себе задуматься только сейчас. А что, если история Покета плоха?

Невзаправдашний Гроссбух сочинен впервые за всю историю Королевства, сказал самодовольный мелкий поганец. А потому велики шансы, что это окажется жеваниной, остывшей манной кашей. Если посмотреть хладнокровно, вероятность того, что Доброчест создаст выдающееся художественное произведение, равна… ну, это все равно что ожидать, что Леон с Эгбертом порадуют «Приют коновала» дуэтом из «Травиаты». И делать ставкой в такой игре половину настоящего шедевра… Нечестно! Предлагать подобный выбор тому, кто и так уже столько страдал…

Жестоко. Бесчеловечно.

Филип с усилием отвел взгляд от алфавитной пропасти и обнаружил, что уже девять сорок пять. Господи ты боже мой, как так-то? Балансируя на грани паники, он опустил духовное ведро в глубинный источник себя самого — и оно поднялось, до краев полное ужаса. А вместе с ним — стон, протяжный, коровий.

Филип торопливо ударил по клавишам «контрол-А». Включился экран: великолепный текст, теперь тоскливо-желтого цвета, на могильно-черном фоне. Дрожащий указательный палец Филипа завис над клавишей «Delete».

Щелк.

Все. Текст исчез.

Амулет на груди у Филипа содрогнулся.

Вопль боли и ярости. Филип предположил, что вырвался этот вопль из его собственного горла.

Он закрыл файл, ответил «да» на вопрос, сохранить ли изменения, и открыл новый документ.

Прошло девять минут, все девять из которых он немилосердно горевал. Без трех минут десять он отпил большой глоток скотча, покрепче подвязал пояс и выпрямился на стуле, ожидая, когда проснется Амулет.

Тот не просыпался. Но в десять-ноль-одна Филип услышал что-то вроде шороха ветра в опавшей листве. Однако доносился он не снаружи. Откуда-то изнутри комнаты. Ритмичный и ласкающий слух. Филип почти мгновенно погрузился в состояние глубочайшего, но проясняющего сознание расслабления. Кто-то шел по сухой листве, и та шелестела под ногами. Экран монитора начал мерцать и гаснуть, а потом снова засветился — ровнее, ярче прежнего. Шепот листьев перерос в скрип пера, а внизу экрана заскользили, разворачиваясь, корявые письмена Покета. Пальцы Филипа сами собой легли на клавиатуру и начали перевод. Он скосил глаза в сторону: картинки были на прежнем месте. Ура!

Над озером вставала огромная болезненно-желтая луна. В кадр вплыло что-то большое и неповоротливое. Ладья под черным, как ночь, парусом. За рулем стоял мрачный, закутанный в плащ Гар-Беллон. В тусклом свете занавешенного фонаря Филип различил на палубе фигурку в ниспадающей мантии. Месмира?

Да: пляшущие пальцы уже набирали ее имя.

Она сидела на носу ладьи, склонив голову над воином — Кадрель? О да, бог ты мой! — голова которого лежала у нее на коленях. Из сочленений доспеха сочилась кровь. На глазах раненого была повязка.

В последний миг перед тем, как отвечающие за критическое восприятие отделы его мозга захлопнулись, Филип успел преисполниться радостного осознания, что все будет хорошо. Покет доставил товар. И этот товар великолепен. Блестящ. То, чего все так ждали. Мёрдстоун-2.

О да!

И с этим он погрузился в транс.

Забыл, кто он и что он.

До тех пор, как — невозможно сказать, сколько прошло времени, — в передаче случился короткий, но пугающий сбой. Марширующие по экрану письмена остановились и вдруг поползли назад, исчезая и расплываясь. Пальцы Филипа по инерции напечатали несколько слов задом наперед и тоже замерли. Он оцепенело уставился на экран, стараясь удержаться в гипнотическом трансе.

А потом монитор погас.

За окном раздалось совиное уханье. Оно пробудило червя паники, дремавшего где-то в толстом кишечнике Филипа. Филипа поволокло наверх, из глубин вдохновенной каталепсии, точно рыбу на крючке. Крючок находился у него в груди.

Амулет! Он подрагивал напротив желудка Филипа, холодный, точно кубик льда.

Экран мигал — то включится, то погаснет.