Трилогия о Хане Соло

И тогда, возможно, мы встретимся вновь.

Пожалуйста, не питай ко мне слишком много ненависти. Хотя не стану тебя винить, если ты не захочешь меня больше видеть. Прошу тебя, не забывай, что отныне и навеки я всегда буду любить тебя...

Твоя Брия

Хан дочитал письмо до последней строчки, каждое слово выжигалось в голове, словно его записывали там лазерным резаком. Потом он начал читать сначала, стараясь оттянуть мгновение, когда опять нужно будет думать и чувствовать. Пока он разбирает почерк Брии, она как будто здесь, рядом, и исчезнет, как только Хан перестанет читать. Но в третий раз, сколько он ни прищуривался, не разобрал ни слова. Они почему-то расплывались.

— Солнышко... — прошептал кореллианин, горло сжималось, так что он с трудом выталкивал слова. — Не надо было тебе... мы же были в одной связке, помнишь?

Он задрожал, как больной лихорадкой, сообразив, что сказал «были». Хан встал и принялся расхаживать из угла в угол... из угла в угол... из угла... Движение вроде бы помогло, по приступы злости и раздражения сменялись приступами такого глубокого горя, что Хан предпочел бы сойти с ума.

«Она соврала. Никогда она меня не любила. Богатая девочка, высокомерная зазнайка, просто развлекалась со скуки... Воспользовалась мной, чтобы спастись, и бросила, когда надоел. Ненавижу ее... — Хан взвыл. — Нет, это я вру. Я ее люблю. Ну как она могла? Говорила, что любит меня. Лгунья! Лгунья?.. Нет, она говорила всерьез. Ей было больно... Да, ей было больно. — Хан вспомнил, как ночами слышал ее плач, как обнимал, старался утешить. — Но... почему, солнышко? Я же старался помочь. Тебе нельзя быть одной, тебе надо было остаться. У нас бы все получилось...»

А потом пришел страх. А вдруг она не выдержала и вернулась на Илизию? Хан не питал иллюзий, он абсолютно точно знал, как в таком случае поступит Тероенза. Т’ланда-тиль не способны на жалость и сострадание. Верховный жрец прикажет убить Брию на месте. Хан озирался по сторонам и ничего не видел. Эту ночь они с Брией провели здесь, в жалкой нищенской комнатке, лежали в обнимку. Брия жадно прижималась к нему; теперь ясно, с чего вдруг такая ненасытная страсть... Брия знала, что обнимает его в последний раз.

Хан замотал головой. Как могло все перемениться за какие-то пару часов?

«Поверни время вспять, — подсказал детский внутренний голос. — Пусть будет тогда, не сейчас. Сейчас мне не нравится. Хочу, чтобы было тогда...»

Глупо, да? Хан перевел дыхание, звук был хриплый, горло саднило. Кореллианин всхлипнул.

Все, он больше не в силах оставаться здесь, разглядывать плесневелые стены. Запихав нехитрое имущество в небольшой вещмешок, а пачки кредитов предусмотрительно распределив по внутренним карманам, Хан надел старую, видавшую виды кожанку и сунул за пазуху бластер.

А затем прошел по коридору, где через одну не работали лампы, мимо неряшливой женщины за конторкой. И не остановился...

Он ходил целый день, бродил, затерявшись в толпе, по этому сомнительному району, где располагался квартал красных фонарей, а за поворотом начинался очередной анклав инородцев. Есть не хотелось, сама мысль о еде вызывала тошноту. Бластер оттягивал карман. Хан даже надеялся, что кто-нибудь из местных сорвиголов попытается ограбить его и тогда появится веская причина для хорошей драки. Кореллианину хотелось изувечить, убить, уничтожить что-нибудь. Или кого-нибудь.

Но никому не было до него дела. А может, от него исходило невидимое излучение, язык его тела предупреждал окружающих: «Руки прочь! Не суйтесь ко мне!»

Разум продолжал быть не в ладу с сердцем, то перетягивая канат, то отпуская. Хан прокручивал в голове все, что они делали и говорили. Где он ошибся? Что сделал не так? Кто же Брия — прекрасная, попавшая в беду, но достойная девушка, которая сражается с пагубным пристрастием, или испорченная, бессердечная, черствая богатенькая любительница жестоких игр? Любила ли она его хоть немного?

В минуту просветления Соло обнаружил, что стоит на углу между двумя высоченными кучами битого камня, сжимает в кулаке листок флимси и в мигающем свете вывески дешевого борделя пытается разобрать, что написано в записке. Хан моргнул. Дождь, что ли?.. Лицо почему-то было мокрым.

Он запрокинул голову к небу, но, разумеется, не было там никакого неба, только очередная платформа между крышами. Хан поднял к глазам ладонь. Никакого дождя, ни капли.

Сложив листок, он спрятал записку в карман, чтобы не поддаться искушению и не разорвать ее на клочки. Что-то подсказывало, что потом он будет раскаиваться.

«Где бы она ни была, мы не вместе. — Хан расправил плечи. — Она ушла и не вернется, поэтому соберись. Завтра первым же делом — к Ниси-спецу в бар „Жаркий паук“...»