Трилогия о Мирьям

…Шуршит по крыше сарая теплый июльский дождик. Антон уже уснул, чувствую, как его пальцы, державшие мою руку, расслабились. Пиджак его, которым мы укрывались, сполз, и на мои голые плечи сыплется труха. Белый зонтик мы воткнули рядом с люком в то место, где лежали, прикрытые охапкой сена, листовки с манифестом. Кому придет в голову искать здесь, на лугах, нелегальную литературу? Просто два молодых сумасбродных человека бродили сегодня по деревенским улицам, по болотной тропе и покосам. Собирали цветы, отдыхали под березой, а в полдень продолжали свой путь, держа над головами белый зонтик. Странная пара. В России идет гражданская война, под сине-черно-белое знамя «освободительной войны» встали «лучшие сыны» Эстонии, дачники — явление редкостное. Что из того, что под едой в котомках «бездельники» несли листовки? Сено нужно убрать, пока стоит вёдро, у крестьян, у мызных батраков и бобылей заботы по горло, земля не терпит промедления: то, что надо сжать, убрать, нужно сделать вовремя. Да и сколько их наберется, по полям да по покосам, людей, которые понимали бы смысл этих непривычно звучащих слов: коммунизм и манифест! Но именно им, этим людям, были предназначены отпечатанные листовки с заголовком: «Манифест ЦК Эстонской Коммунистической партии к эстонскому трудовому народу».

Место, где жирными буквами сказано, что да здравствует мир с красной Россией, доходит сразу. Мир на земле всегда был стоящим делом. И сыны тогда останутся в живых и дома, и мужики скинут с плеча винтовку и возьмут в руки косы — одной бабьей заботой так запросто с эстонской землицей не справиться. Кто выкатит все эти камни, кто подлатает до осенних ливней крыши, кто поставит новые срубы в колодцах, чтобы с детишками не было опаски? Кто словит быка, если он вдруг сорвется с привязи, кто подержит ногу у коня, когда того понадобится подковать, кто по весне пустится в долгий трехдневный путь к морю, чтобы запастись на лето салакой? В мирное время лучше родят поля и бабы — тоже. И детям достается отцовская забота и острастка, а женам — ласка, когда обожженные солнцем и онемевшие на покосе плечи коснутся соломенных матрасов.

Баба одна не потопает по сугробам, чтобы зимней ночью палить за конюшней по волкам, и дерева в лесу не свалить, даже пива не сварить — да и кому оно нужно, если нет того, кто его пригубит?

Антон держал речь, старики кучкой вокруг, женщины поодаль, белые платки натянуты на лоб, крепкими руками упираются о черенки грабель. Мир, оно конечно, размышляли иные, но ведь господа из земского собрания обещают поделить мызы, а что для мужика важнее, чем собственный надел? За свою землицу приходилось и постоять, и правды поискать. Наконец пора и в хозяева выходить, не надо нам ни немцев, ни красных, сами умеем свою землю пахать и за домом приглядывать. В свое время, было дело, мужики в Махтра поднялись против барского кнута; теперь народ посильнее, да и чужие правители завели между собой свару, сейчас в самый раз свою эстонскую власть у себя утверждать.

Антон спорил и убеждал, голос его крепчал, и слова были весомые. Солнце било ему в глаза, и выцветшие ресницы часто моргали, скулы рдели, губы пересыхали и запеклись. Он рубил рукой воздух, будто хотел загнать в землю возражения, чтобы от них не осталось и следа. Там, где люди были победнее, слушали дольше, зато хуторяне, чьи сыны воевали под сине-черно-белым флагом, отмахивались и уходили кончать прокос, женщины, те расходились нерешительней, возвращаясь к своим люлькам и бидонам с обратом. Удивительно, как просто люди разделяются на классы, прослойки, выражают той или другой стороне свои симпатии — особенно это заметно в сложные и запутанные времена!

Люди победнее угощали салакой и лепешками из ячменной муки, при встрече с хозяевами побогаче — нам вскоре показывали спины и плевали под ноги.

Антон шевелится во сне, его запекшиеся губы все еще произносят неслышные слова. Сегодня на болоте я едва поспевала за ним и ныла, — видимо, была просто обузой. Он громко смеялся: «Я же всегда беру с собой какую-нибудь хорошенькую барышню, она помогает отводить от меня подозрение».

Почти год я вполне сносно выполняла небольшие задания, а он теперь старался поддеть меня, назвать мещанкой, которая из-за романтики принимает участие в нелегальной работе.

Романтика? Конечно. Таких, как мы, преследовали, каждое утро, протирая сонные глаза, боялась открыть их — а вдруг небо уже в решетках?

Нервная дрожь? Разумеется! На болотной тропке из- под ног уползла в вересковый куст гадюка, заросли цепляются за одежду, будто злой дух, который предостерегал и вынуждал останавливаться.