Трилогия о Мирьям

— Помню, помню, — успокаиваю я ее; некоторое время уходит на то, чтобы переключиться, и я начинаю припоминать: — Сеновал находился на кяруских лугах с того края, где стояла стекольная фабрика. Ох и громадина была! Воз с сеном заезжал в южные ворота, разворачивался у противоположной стены, где бабы укладывали сено, и затем уже порожняком громыхал по каменным плитам к северным воротам. Под высокой крышей, между стропилами, в полумраке попискивали в гнездах птенцы ласточек, а балки там были вытесаны из корабельных сосен.

— Помнишь! — удивляется Юули. В уголке рта, не тронутом параличом, появляется подобие улыбки.

— Там на сене… мы с учителем… Уснули. Утром приехали с возом… И застали.

— Не плачь, Юули.

— Да я… Раньше того был случай…

— Раньше того? — стараюсь я предугадать слова, чтобы ей не надо было так мучительно превозмогать беспомощность сведенных параличом губ. — Это что, с барышней Аделей? — подсказываю я.

Юули благодарно кивает.

Будучи уже почти что девицей на выданье, Юули во всем старалась походить на дочь Граупнеров Аделю. Стоило той завести себе юбку, отороченную шелковой оборкой, — и Юули тоже сделала себе такую. Брала имевшуюся под рукой материю, обновляла старые тряпки — выглядело это чаще всего жалко и смешно. Вздумалось Аделе носить надо лбом кудряшки, и Юули накалила над плитой железный прут и тоже накрутила себе волосы.

— Да, Аделе красотой до тебя ни за что не дотянуться было, — говорю я. — Если бы ты это тогда понимала — тебе бы не за что было ее возненавидеть.

— Откуда… тебе известно все?

Была попрыгушкой и шаталась всюду, в то время как они взапуски с Аделей учились кокетничать и, отправляясь купаться на речку, стыдливо закрывали руками груди. Хотя они еще все равно оставались детьми и забывали свои тонкие манеры, когда принимались шалить.

Шалить?

— С чего это вы тогда забрались на балку?

— Я… заманила туда Аделю. Я… сказала, что на балке… хорошо… учиться… красивой походке…

Да, это я видела. Всегда больше запоминаются случаи, когда тебя охватывает страх. Ну и ревела же я! О с и разносился под крышей этот рев! Метались встревоженные ласточки, а я молила бога, чтобы въехал воз с сеном и Аделя могла бы спрыгнуть на него.

— Это было в начале сенокоса. Только в одном месте сено доходило до балки, оттуда Аделя и забралась наверх. Шаг за шагом она осторожно пошла вперед. Над сеном ступала довольно смело, но как только внизу разверзлась пропасть с каменным полом, в нерешительности остановилась. А ты все подзуживала ее, чтобы она прошла по балке до конца, а потом, ухватившись за стропило, повернула бы обратно. Самой тебе сноровки было не занимать!

От неловкости умолкаю. Напоминать о былой резвости человеку, который лежит неподвижно в постели!

— Говори! — просит Юули.

— Ты легко дошла до середины перекладины и остановилась. Аделя, расставив для равновесия руки, шла тебе навстречу. Она думала, что ты попятишься, и подступила совсем близко. Но ты не сдвинулась. Словно вросла в балку. По правде сказать, она там была довольно широкой.

— А ты… как ненормальная… кинулась реветь…

— Аделя дрожала, боялась посмотреть вниз. Вот я и попятилась к воротам. Туда доставало солнце, и тепловатый ветерок обдувал застывшие ноги.

— Как ты орала…

— А ты все стояла на прежнем месте, Аделя больше не могла удержать равновесия и опустилась на колени. Для большей уверенности ухватилась руками за пыльную перекладину. И распласталась перед тобой на животе.

— Вот уж посмеялась… всласть…

— Ты так хохотала, что я с испугу поперхнулась «Проси, — сказала ты Аделе, — сложи свои ручки и моли, как молят бога», — приказала ей. Аделя охала, что-то бубнила, но все же, пересилив страх, оторвала руки от бревна и сложила их у себя над затылком, а сама уткнулась лицом в перекладину и пробормотала свою просьбу.

— Хаа-аа, — Юули и сейчас еще пытается смеяться.

— Ты стала нехотя пятиться, и Аделя поползла за тобой.

Добравшись до сена, Аделя перевалилась через перекладину и еще долго плакала в сене.

— Да, да… — кивает Юули.

— А тебе потом не влетело?

— Нет.

— Почему же Аделя не пожаловалась?

— Я… пригрозила, что подкараулю, когда она пойдет на речку купаться, и утащу под воду… пусть только попробует…

Да, такая вот история. Уже истекает крайний срок, а вместо этого мы перебираем с Юули детские воспоминания, историю тридцатипятилетней давности, которая в данный момент не имеет никакого значения.

Глупое положение.

— Теперь… я… все равно что Аделя…

— Почему? — бросаю я резко, ибо меня так и подмывает уйти.

— Теперь… я должна… просить тебя… валяясь в ногах. Не оставляй… меня одну… Неужели ты хотела бы… умереть… покинутой…

— Не реви, Юули. Страх отнимает у тебя силу. Как в тот раз у Адели. Через некоторое время поднимешься на ноги и пойдешь…

— Ты сама не веришь этому, — говорит Юули и все же старается с какой-то внутренней надеждой поймать мой взгляд, чтобы уловить в моих глазах искренность.

— Кристьян как тяжело болел. Врачи уже ничего не обещали, а видишь…

— Где он сейчас?

— Уплыл.