Трилогия о Мирьям

Мать Хуго вовремя поспела на место происшествия, и наступление на сарай было остановлено. Домашний арест для Хуго был продлен на целую неделю, да еще вдобавок ему запретили открывать кухонное окно.

В тот же вечер обессилевший от осады извозчик пошел с ребятами на мировую. Сошлись на двух кронах. Детишки собрали все свои центы, и телега сменила владельца.

Извозчик Румм даже колеса отдал. Вот и хорошо, что повозка осталась на ходу, легче будет перестраивать. Отпала забота о том, как доставить лодку к морю.

Хуго напряженно следил из кухни за тем, как подвигалось строительство, писал огромными буквами послания и прикладывал бумагу к стеклу, чтобы внизу могли прочесть.

«ВЫ ДОЛЖНЫ ВЗЯТЬ МЕНЯ В КАПИТАНЫ», — звучало первое требование.

Пээтер сложил ладоши рупором и прокричал в ответ:

— Капитан — я! Ты будешь рулевым!

«Так оно и должно быть, — подумала про себя Мирьям. — Раз у него отец матрос, то Пээтер имеет полное право стать капитаном».

Вскоре в окне появилась следующая бумага:

«ТОГДА НЕ ЗАБУДЬТЕ РУЛЫ».

В самом деле, они чуть было не забыли о нем.

Из досочек, которые Мирьям принесла со стройки яхты, ребята смастерили для своей лодки светлый треугольный нос. Даже скамейки для команды сработали, не хватало еще руля и мачты, чтобы поднять парус.

Наконец отпала и последняя забота. На чердаке, под стрехой отыскали пришедший в негодность флагшток, великолепно заменивший мачту. Рваный мешок из-под картофеля, стащенный Пээтером, приспособили вместо паруса, руль сделали из обрезка доски и прикрепили к задку телеги ржавой дверной петлей — не беда, что она поворачивалась всего в одну сторону! И Хуго, все еще изнывавший под домашним арестом, вроде бы остался доволен.

Наконец лодка была готова. Она покоилась посреди двора на четырех колесах, в которых не хватало спиц, с картофельным мешком вместо паруса и некрашеным полузадранным носом-треугольником впереди. Ближние ребята приходили любоваться кораблем. Когда ребят набиралось много, Пээтер залезал в лодку и пел:

Мы — молодые моряки,
и море нас не испугает…

Он делал вид, что опирается о мачту — по-настоящему прислониться боялся, — флагшток мог, того и гляди, ко всеобщему позору, свалиться.

Явилась и хозяйская дочка Рийна. Как всегда, она с нежностью баюкала свою розовую куклу, а на кудрявой голове у нее красовался белый бант; склонив головку набок, Рийна просила:

— Возьмите меня с собой.

— У нас уже команда в полном составе. Я — капитан, Хуго — рулевой, Уно — старший матрос, Мирьям — младший, тебе понятно? — от имени команды заявил ее капитан — Пээтер. — Какой же это пиратский корабль, если он станет принимать на борт прогулочных пассажиров?

— А вы возьмите меня коком, — канючила Рийна Пилль, ковыряя землю носком своей лакированной туфли.

— Ты же ничего готовить не умеешь, кроме как кашку своему обкормленному карапузу, — съязвил Пээтер, ему была не по душе эта ухоженная паинька.

— Пираты вообще едят сырую тюленину и запивают китовым жиром, так что им кока и не нужно! — утешения ради сказал он чуть погодя, потому что при виде Рийниных подрагивающих губ Пээтеру — этому бывалому морскому волку — стало жалко девчонку.

Точку поставил Уно.

— Рийна Пилль — плакса-вакса-гуталин, — скорчив рожу, пропел он и принялся возбужденно пританцовывать в лодке.

Рийна с плачем кинулась прочь.

Посудину юные пираты окрестили «Зеленым черепом». Это устрашающее название было намалевано дегтем на носу лодки.

Хуго, по ту сторону двойных рам, восторженно размахивал руками.

«ЗДОРОВО!» — можно было прочесть на листке, приложенном к оконному стеклу.

Спуск корабля на воду должен был произойти одновременно со спуском яхты, которую строили взрослые, — для этого был назначен срок — раннее воскресное утро. Да и «тюрьма» у штурмана Хуго кончалась в субботу, так что в воскресенье утром команда могла в полном составе и в веселом расположении духа отправиться в путь.

Они горели желанием выйти в открытое море. А сильное желание — залог победы, в этом не было никакого сомнения.

16

Иногда Мирьям жалела, что вообще родилась на свет. Так было и в субботу, накануне выхода в море, когда она спросила у дяди:

— А ты у себя на яхте капитан?

— Нет.

— А кто ты тогда?

— Никто.

— Ну, а все-таки? — не верила Мирьям.

— Я — прогнившая лестница, которая уже скоро не сможет носить тебя на плечах, если ты вдруг захочешь достать яблоко.

— А ты смоги! — требовала Мирьям, и совсем не из упрямства, а потому что хотела, чтобы Рууди все-таки был хоть кем-нибудь, хоть лестницей, но только не прогнившей.

— Ты растешь, а я устаю и не могу больше, — улыбался дядя Рууди.

— И ты этому рад? — удивилась Мирьям, заметив на дядином лице улыбку, сопровождавшую столь грустное признание.

— Нисколечки, — со смехом ответил он.

— А почему же ты тогда смеешься?