Трилогия

и возвращает скрипку Сигвалду, тот опять кладет ее в футляр и стоит рядом с ними, так и стоит со скрипичным футляром в руке, и Алес думает, что Сигвалд, добрый братец Сигвалд, стал музыкантом, ни больше ни меньше, и обзавелся дочерью, озорницей, а у дочери, сказывают, родился сын, по имени Юн, он тоже вроде как музыкант и, сказывают, выпустил книгу стихов, люди много чего делают, думает Алес, а Сигвалд давно уехал и теперь, поди, старый совсем, а может, и помер уже, он ведь просто пропал и не было о нем больше ни слуху ни духу, думает Алес, и почему это Алида стоит здесь, стоит у нее в горнице, у окна, нечего ей здесь делать, пусть уйдет, ну а коли не хочет уходить, тогда придется уйти ей, думает Алес и видит, что Алида по-прежнему стоит посередь горницы, но она-то не может позволить матери тут стоять, это же ее горница, и почему мать не уходит, почему не уходит, почему стоит здесь, почему не шевелится, думает Алес, ведь нельзя Алиде тут стоять, она же давно померла, думает Алес, может, ей дотронуться до матери, почувствовать, вправду ли та здесь, думает она, однако не может она быть здесь, ведь померла много лет назад, сказывали, будто она ушла в море, но ей самой неведомо, что́ случилось, а народ мало ли что болтает, не удалось ей приехать на материны похороны на Дюльгье, она часто думала о том, что не сумела поехать на материны похороны, но путь-то дальний, а у нее детишки мал мала меньше, муж в море рыбачил, так как же она могла приехать, и вдруг именно потому, что не была она на похоронах, мать стоит сейчас здесь и не хочет уходить, но ведь она не может ничего ей сказать и, хотя часто думала о том, вправду ли мать ушла в море, спросить ее не может, хотя народ сказывал, что нашли ее возле берега, а спросить об этом не спросишь, не до такой же степени она плоха, чтобы сидеть тут да вести разговор с давно умершим человеком, пусть даже и с родной матерью, не-ет, этак нельзя, думает Алес, а Алида смотрит на Алес и думает, что та видит ее, ну конечно же видит, и ее присутствие, поди, мучает дочь, а этого она не хочет, с какой стати ей мучить родную дочь, ни к чему ей это, мучить родную дочь, хорошую дочь, старшую, единственную из двух ее дочек, что выросла и завела своих детей и внуков, и Алес встает, медленно, короткими шажками ковыляет к двери в коридор, отворяет ее, выходит в коридор, а Алида идет следом, медленно, короткими шажками ковыляет и тоже выходит в коридор, и Алес отворяет наружную дверь и выходит из дома, а Алида идет следом, Алес идет по дороге, и если Алида не хочет уходить из ее дома, то придется уйти ей, думает Алес, ничего не попишешь, думает Алес и спускается к морю, а Алида медленно, короткими шажками идет впотьмах, под дождем, вниз по тропке от дома в Вике, останавливается, оборачивается, глядит на дом, но все, что может разглядеть, только темнеет в темноте, она отворачивается, идет дальше вниз, шаг за шагом, останавливается у берега, слышит шум прибоя, чувствует дождь в волосах, на лице, ступает в волны, и весь холод – это тепло, все море – Асле, и она идет дальше, и вот уж Асле вокруг нее, как в тот вечер, когда они встретились в первый раз и он впервые играл ей на скрипке там, на Дюльгье, и все кругом – только Асле и Алида, и волны смыкаются над Алидой, и Алес ступает в волны, идет, идет все дальше и дальше в волны, и вот уж волна захлестывает ее седые волосы