Тринадцать

– Защита хватается за соломинку, ваша честь, – вот что происходит! Они понимают, что доказательная база по этому делу железная и что крыть им нечем. Вот и пыжатся направить дело на пересмотр. Вы это знаете. И я это знаю. Но они не добьются этого, бросаясь дикими обвинениями в адрес присяжных без единого доказательства – нет уж, сэр!

– Если б у нас были доказательства, мы давно бы пришли к вам, Гарри, – сказал я. – Послушайте, ФБР не станет давать показания на суде по делу об убийстве на основании голой интуиции. Вы это понимаете. Если агент Дилейни права и убийца и вправду среди присяжных, то дальнейшее продолжение этого слушания – это вопиющее неправосудие по отношению к моему клиенту. Я не хочу тыкать пальцем в кого-то из присяжных и утверждать, что это он или она держит в своих руках судьбу Соломона, но на данном процессе и так слишком уж много чего произошло. Двое присяжных мертвы, а одному указали на дверь из-за его якобы попыток повлиять на жюри. Попробуйте увидеть более широкую картину.

– И в чем она? Подставной присяжный, который на самом деле настоящий убийца по этому делу? Да такого просто не может быть! – воскликнул Гарри.

– Еще как может, – возразил я.

– Это просто смешно, – буркнул Прайор.

– Хватит! – взревел Гарри. Отвернулся от нас, подошел к своему письменному столу, вынул бутылку десятилетнего виски и три стакана.

– Мне не наливайте, господин судья, – сказал Прайор.

Бутылка зависла над стаканом, и Гарри нацелился взглядом на обвинителя. Ничего не было сказано. Судья просто неотрывно смотрел на него. Молчание уже становилось неловким, и на лице Гарри застыло все то же неодобрительное выражение.

– Тогда совсем капельку, – сдался Прайор.

Гарри налил три стакана. Один передал мне, второй Прайору. Мы быстро опрокинули их одним махом. Все мы. Прайор закашлялся, лицо у него побагровело. Видать, не привык к хорошему вискарю.

– Когда я еще был молодым адвокатом защиты, помню, как бывал в этих палатах, у старого судьи Фуллера. Тот еще был тип. Держал «сорок пятый» в ящике стола. Он обычно говаривал, что ни один адвокат не должен выступать с заключительным словом, пока не махнет добрую порцию скотча, – сказал Гарри.

Я поставил пустой стакан на его стол. Судья уже все решил.

– Меня крайне беспокоит это дело, и этот присяжный тоже. Нет нужды говорить вам обоим, как трудно далось мне это решение. В конечном счете я должен следовать уликам. Один из присяжных в нашем составе вызывает подозрения, но я не в том положении, чтобы давать оценку этим подозрениям. Нет никаких свидетельств, убеждающих меня в том, что кто-то из состава жюри скомпрометирован. Должен сказать вам, мистер Прайор, меня это отнюдь не радует. Но я обязан следовать закону. Простите, Эдди. Я отвожу ваш вопрос, мистер Прайор. У вас есть еще какие-то вопросы к агенту Дилейни?

– Нет, вопросов больше не имею.

– Не желает ли защита вызвать следующих свидетелей? – спросил Гарри.

– Нет, моего подзащитного мы вызывать не будем, – ответил я.

В жизни не вызову собственного клиента давать показания. Когда доходишь до той стадии, когда вынужден полагаться на своего клиента, чтобы доказать его невиновность, – ты уже проиграл. Дело выигрывается во время свидетельств обвинения. Или проигрывается. Вот и сейчас я решил не рисковать. Если позволю сейчас Прайору рвать Бобби на куски касательно его местонахождения, это лишь понизит наши шансы.

Его единственным шансом была моя офигенная заключительная речь. Кларенс Дэрроу[32], один из лучших адвокатов, когда-либо открывавших бутылку скотча, выигрывал большинство своих дел исключительно за счет заключительного слова. Это последнее, что присяжные слышат перед тем, как удалиться в совещательную комнату и решить судьбу твоего клиента. Мощью своих слов Дэрроу спас не одну жизнь.

Иногда единственное, что есть у адвоката защиты, – это его голос. Проблема в том, что это тот же голос, что заказывает «еще одну на дорожку»; тот же голос, который губит твой брак; тот же голос, который пускает коту под хвост все, что у тебя есть. Но сейчас он должен был спасти человеческую жизнь.

Слова никогда не бывают настолько весомы, как тогда, когда они обращены к кому-то еще. Я чувствовал сейчас этот вес, засевший у меня в груди. Если вердикт будет «виновен», эта тяжесть так никуда и не денется.

– Мы можем закончить с этим делом прямо сегодня, но мне хотелось бы попросить об одной вещи.

– О чем? – спросил Гарри.

– Я хочу, чтобы вы назвали Дилейни фамилию копа, у которого сейчас блокноты, изъятые вами у присяжных.

Глава 63

– Как вы себя чувствуете? – спросил молоденький, мальчишеского вида пристав.

Кейн на миг еще крепче сжал пальцы у него на руке. Пальцы его другой руки выпрямились, напряглись, образуя клинок из мышц, сухожилий и костей. Готовый рубануть пристава по горлу.

Он медлил.

Осталось продержаться всего пару часов.

Отпустив запястье пристава, Кейн произнес:

– Ой, простите, вы меня напугали… Спасибо за воду.