Тринадцать

По большому счету, ничего она нам так и не дала. Ни имен. Ни каких-то существенных подробностей, кроме нескольких едва заметных пометок на долларовых купюрах. Этого было явно недостаточно. Я был уверен, что за этим кроется нечто большее. Что-то еще, связывающее все эти убийства. Наверняка что-то посерьезней нескольких чернильных пятнышек. А если б даже Дилейни и смогла выступить со всем этим в суде, присяжных это вряд ли особо убедило бы. Образно выражаясь, на данный момент у нас было достаточно материала для хорошего заголовка, а не для полноценной статьи.

– Мы не имеем права раскрывать конфиденциальную информацию о клиентах, – сказал я.

– Чушь собачья! Если ваше дело связано с моим расследованием, то не исключено, что я – ваша единственная надежда освободить этого вашего клиента. Утаивать от меня информацию отнюдь не в его интересах.

– И какие у нас гарантии, что вы ему хоть чем-то поможете? – спросил я.

– Никаких, но это единственный шанс, который у вас есть.

– Нет, это всего лишь единственная свежая зацепка, которая есть у вас. Я-то думал, мы договорились… Вам нужно одно имя. Нам нужно три, – возразил я.

Дилейни оперлась локтями о стол, закрыла лицо руками и вздохнула.

– Я не имею права предоставить вам доступ к материалам по делу, но могу оставить этот эскиз на столе ровно на шестьдесят секунд, – сказала она.

Я тут же полез в карман, вытащил пригоршню банкнот, выбрал одну и начал копировать пометки с эскиза прямо на нее.

– И я не имею права раскрыть вам подробности по делам Энни Хайтауэр, Дерека Касса и… кто там у нас третий? – произнесла она, воздев глаза к потолку.

Мигом все уловив, я подхватил:

– Часом, не Бобби ли Соломон? Вы его имели в виду?

Голова у нее резко опустилась, рот приоткрылся, и она уставилась прямо на меня. По-моему, даже губы у нее задрожали. На какой-то миг Дилейни совершенно забыла о нашей маленькой игре, впитывая в себя это имя. Всю его весомость. Сияние прожекторов, окружающих его.

Наконец она закрыла рот, покачала головой и произнесла:

– Нет, нет, не его. Карен Харви – вспомнила теперь… Так вот, никаких подробностей по их делам я раскрыть не могу.

Я уже закончил копировать отметины с Большой печати в блокноте на свой собственный доллар. Сложил его, убрал подальше. Потом упрятал в чемоданчик лэптоп фирмы. Мы с Харпер встали, обменялись с Дилейни рукопожатиями. Сначала Харпер – коротко, по-деловому. Как профессионал с профессионалом.

Дилейни проводила нас от конференц-зала обратно по коридору к регистрационной стойке, а потом развернулась и ушла. Пока мы ждали лифта, я изучал долларовую бумажку со своими пометками.

– Что, черт возьми, все это значит? – вопросила Харпер.

– Понятия не имею. Если она права, то имеется некая насквозь больная на голову личность. Которая играет в какие-то собственные игры. Нам нужно этим заняться. И все-таки найти способ вызвать Дилейни в качестве свидетеля по делу Бобби, – ответил я.

Переступив с ноги на ногу, Харпер уперлась рукой в бедро и уставилась на меня непонимающим взглядом.

– Ты же слышал ее. Да и сам это озвучил – мы не можем заставить ее дать показания. Дело-то не закрыто.

Двери лифта наконец открылись, мы вошли в него, и Харпер нажала кнопку первого этажа.

– И все-таки есть один способ заставить ее выступить на суде, – задумчиво произнес я.

– Отсоси! У нас нет ни единого шанса. Ну давай, удиви меня… Ставлю доллар, что ничего не выйдет. Дилейни в жизни не станет давать показания по своему собственному делу.

– Единственная причина, по которой она не может сейчас выступить на суде – это потому что дело до сих пор не закрыто. Поэтому все, что нам нужно сделать, – закрыть его.

* * *

Поездка до «Адвокатского бюро Карпа» заняла не слишком много времени, и по пути никто из нас не произнес ни слова. Холтен вел машину. Мы с Харпер устроились на заднем сиденье, просматривая старые новостные статьи на своих телефонах.