Тринадцать этажей

Убийство Тобиаса Фелла остается нераскрытым, и вряд ли мы когда-нибудь узнаем, что в действительности произошло в тот вечер и что увидели эти тринадцать злосчастных гостей.

Первая. Ночная работа

Виолетта Энг.

Баньян-Корт, 114

– Я так вам сочувствую! Наверное, это просто ужасно.

Конечно, мать не переставала предупреждать Виолетту о том, как опасно заговаривать с незнакомцами, но, к сожалению, никто не предупредил их не заговаривать с нею. Она едва сдержала резкий ответ, а старик, сочувственно склонив голову набок, поджал губы, словно разделяя ее боль.

– Мой сын тоже работал по ночам, – продолжал он, не обращая внимания на ее молчание. – Он это ненавидел! Говорил, что совершенно не высыпается. По-моему, это бесчеловечно.

Виолетта росла, погребенная под маниакальным страхом своей матери о ее безопасности, раздавленная сотней страшных рассказов, тонко завуалированных городских легенд о всякой жути, якобы случившейся с какими-то дальними знакомыми. Однако мать никогда даже не упоминала про величайшую опасность, судя по всему, преследующую одну Виолетту: сочувствующих незнакомцах. Сидящий напротив мужчина в годах подался вперед, ожидая ответа.

– Должно быть, это было ужасно, – наконец выдавила Виолетта, стараясь перевести взгляд куда-нибудь в другую сторону, однако за окнами вагона метро простирался непроницаемый мрак. Назидательные рассказы матери всегда начинались одинаково: посмотреть незнакомцу в глаза. Это был ее вариант присказки «жили-были», однако заканчивалось все трупом в кузове грузовика без номеров. Для Виолетты главная опасность встречи взглядами заключалась в том, что человек мог подумать, будто ее интересует его мнение.

– Я где-то читал, что работа в ночную смену отнимает чуть ли не десять лет жизни! – продолжал ее новый знакомый, безудержный в своей заботе о ее благополучии.

– Не у всех, – ответила Виолетта, прибегая к механическим кратким ответам, чем неизменно заканчивался разговор с родственниками, считающими себя обязанными выяснить у нее, как сильно она ненавидит работу в ночную смену. Такое случалось постоянно.

– Чем именно вы занимаетесь? – нисколько не смутившись, продолжал старик.

Виолетта задумалась. Можно попробовать объяснить, как ей нравится ее работа. Можно попытаться высказать вслух это чувство сопричастности к миру, когда ты вроде ходишь рядом и даже сквозь него, не позволяя ему прикоснуться к тебе. Можно рассказать о своих «обеденных» перерывах, когда она в два часа ночи гуляет по улицам вокруг своего офиса, упиваясь тишиной, этой восхитительной безлюдностью. Описать то, как она наблюдает за машинами, медленно текущими по шоссе в сторону Рединга или Бейсингстока подобно неспешной реке огней. Можно попытаться выразить словами почти духовную связь со спящим городом. Городом, который, по утверждению ее матери, рано или поздно ее убьет.

– Я работаю в редакционно-аналитическом отделе крупного медиа-синдиката, специализирующегося на информационном взаимодействии юридических субъектов. В мои обязанности входит обеспечение лицензионного и правового соответствия норм распространения информации среди конечных пользователей.

Это заставило старика отстать.

Когда Виолетта вышла на станции «Уайтчепел», уже светало. Летняя жара начнется еще не скоро, и воздух оставался прохладным и свежим. Виолетта ощутила в своих конечностях первое онемение отрадной усталости. Веки уютно отяжелели. Она не спеша направилась к своему дому, и вскоре он появился впереди, заслоняя собой рассвет.

Баньян-Корт возвышался над улицами Тауэр-Хамлетс, с отеческим сожалением взирая сверху вниз на бездомных и бедняков, которым просто не хватило здравого смысла родиться богатыми. Мысленно усмехнувшись, Виолетта быстро вошла в сверкающие стеклянные двери. Здесь не любили тех, кто слоняется без дела. Пройдя мимо небольших клочков безукоризненно ухоженной зелени, она свернула в переулок, идущий вдоль Баньян-Корта. Мимо выстроившихся рядами здоровенных мусорных баков, слишком неблаговидных, чтобы ставить их у главного входа (и достаточно больших, чтобы в них можно было спрятать расчлененное тело, не переставала повторять ее мать), и мимо черты, отделяющей стекло от старого кирпича. Виолетта подошла к входу в жилое крыло «Б».

Крохотный закатанный в асфальт дворик подметали примерно раз в месяц по распоряжению районной управы, однако решетки на окнах первого этажа пресекали любые попытки отмыть стекла. Эти решетки, с толстыми прутьями, выкрашенными в предостерегающий ярко-желтый цвет, были добавлены в ходе первой реновации здания, и Виолетте они казались скорее предупреждением, чем откликом на какое-то реальное преступление. Точно так же таблички, извещающие о камерах видеонаблюдения, встречающиеся все чаще по мере приближения к дверям в заднюю половину, не столько предупреждали случайных прохожих о том, что жильцов оберегает наблюдение, сколько напоминали менее надежным обитателям о том, что за ними следят.