Тринадцать лет спустя

Реклама на Кипре. Июль 2006 года Три представления. Вместительные залы. «Ромео и Джульетта». Чья музыка — устроителям не важно. Но зато броско: «В главной роли Майя Плисецкая».

Конечно, станцевать четырнадцатилетнюю Джульетту в моем возрасте — сенсация небывалая (как когда-то говорила мне моя массажистка: более всего нравитесь вы мне в «Лебеде — Сенсация»). Имени самого Обаяшки на анонсе не пропечатано. Он в тени. Скромность поедом ест.

А вот постер из Португалии. Тут уж наперед. На ноябрь 2006 года Шесть представлений. «Спящая красавица». Самые большие залы. Дорогие билеты. На афише опять только одно имя. Мое. «Директор Майя Плисецкая». Наш кроткий Обаяшка вновь в тени.

Гастролирует «Имперский балет» по белу свету. Имя мое с ним путешествует. Совсем как гоголевский нос майора Ковалева, отправившийся в дилижансе за границу.

А кремы по-прежнему благополучно продаются. 7 августа 2006 года собственноручно обзавелась «Бальзамом от синяков и ушибов» в большом универсальном магазине Вильнюса.

Это заграница. Уже не рублями платить надо.

Продавщица узнала меня и радостно приветствует:

— Большой успех у покупателей. Многие берут.

С таким спросом не одно «Лебединое озеро», коли поверить даже запоздавшим «цифровым» бумагам, можно одеть, обуть и декорировать.

Но с «этими» ресурсами подосмелел имперский Обаяшка. Хоть и дали ему, убеждена, прочесть мое газетное негодование. Но и ухом не ведет. Словно печатают у нас газеты подобные письма на зулусском языке. А ведь резче и прямее не скажешь. Процитирую заключительный абзац своего газетного крика:

«Я требую снять мое имя с титров любой балетной компании и в первую очередь мою «шапку» с труппы Таранды. Я прошу всех, кто прочтет это письмо, разоблачать самозванство и авантюризм. Коли наша судебная система, призванная, видимо, лишь в теории разоблачать и наказывать обманщиков и прохвостов, потакает неправде и беззаконию».

Но не реагирует Обаяшка. Ослеп. Оглох. Немым стал. Не понимает, о чем речь идет.

А речь о том, что совесть иметь надо. Хоть малую толику ее. Свое имя ставь на афиши. Свой портрет печатай. Свой крем выпускай. Свою профессиональную серию «Гедиминас Таранда» производи. Свое факсимиле под рекомендациями помещай. Никаких денег мне не надо. В покое меня оставьте. Не предлагайте публике то, о чем понятия не имею. И зачем вы недоброкачественные постановки мною прикрываете? Если так громко протестую, негодую, как можно не прореагировать?

Так цепляться! И совесть потеряна, и самолюбия нет.

Три раза отказывал мне российский суд в праве на мое собственное имя. Продавайте, господа оздоровители, лечебный крем «Майя Плисецкая» себе на здоровье и во процветание биооткрытий фирмы ООО НПО. Мало ли какое имя какому продукту дали! А ежели собачий лечебный корм «Судья Верещак» на рынок пустить? Тоже возражать не станете?

И гастролируйте, господин Таранда, пожалуйста, гастролируйте под чужим именем, сколько балетной душе вашей угодно будет, гастролируйте. Бог и суд вам в помощь. Да, не зря, видно, толкуют российские люди, что «эти ресурсы» взаправду сегодня так всемогущи…

Но… на четвертом этапе моего судебного марафона споткнулась кривда о решение Президиума Московского городского суда: «Решение Мещанского районного суда г. Москвы от 12.10.2005 года, дополнительное решение Мещанского районного суда г. Москвы от 26.12.2005 года и определение судебной коллегии по гражданским делам Московского городского суда от 16 марта 2006 года отменить, дело направить на новое рассмотрение в тот же суд в ином составе суда. Председатель Президиума Московского городского суда А. И. Паршин. 21 сентября 2006 года».

Семь раз решала новая судья Синичкина столь сложную, неразрешимую задачу. И на седьмой раз решила-таки тяжбу в мою пользу.

Адвокат Олег Евгеньевич Панюков, сообщивший мне об этом, не скрывал в тоне голоса радости.

Ну а я? Есть радость?

Еще жду подвохов. Справа ли, слева. Не знаю. Ведь с «этими ресурсами» тяжбы ныне плохи. Пока телефонные еще «слова-слова». Хочу окончательное решение в своих руках держать. Тогда, может, и обрету радость.

Глава двенадцатая Мой праздник

Пора переключиться на мажорную ноту.

Праздников у меня было немало. Имею в виду прежде всего те, что отмечались на сцене моего родного Большого. Праздники юбилейные.

Ясное дело, празднование юбилеев — это в первую очередь вопрос геронтологии. То есть долгожительства. Ну, может, когда ты уже на небесах прогуливаться будешь, вспомнят люди да коллеги что-то совсем круглое. Сто. Двести. Триста. Вот Моцарт прожил на Земле всего 35 лет и десять месяцев. Какая уж тут геронтология. Но как дружно отмечала вся планета Земля его день рождения через 250 лет. Но Моцарт — чудо в единственном экземпляре. А в балете Моцарта пока еще не было. Легенды, гении, талантища были. А Моцарта — нет.

Но справить юбилейную дату в балетном мире принято. И принято тогда, когда юбиляр среди нас. Может, в ложе, может, в партере, может, на сцене.