Тринадцать подвигов Шишкина

«Да они что, сговорились, что ли!» – Шишкин тихо зверел. До появления на селе он как-то не задумывался о своей комплекции. Личные телеса его вполне устраивали. А тут… И сам уж устыдился собственной худосочности, и это: «откормим», «жирок нагуляешь». Словно телка́ или кабанчика на откорм решили поставить. Интересно, к Новому году или по случаю шестидесятилетия Великого Октября «на свежанинку» пустят? Неужто успеют за два месяца откормить?

Тут же представил всю картину в красках. Как он ежедневно чавкает над корытом, довольно похрюкивая, как набирает килограммы и округляется, обрастая сальцем и щетинкой. А потом к нему, тихим погожим октябрьским утром, когда уже «вьются флаги у ворот, пламенем сверкая», ласково улыбаясь и пряча тесаки за спиной, медленно, но неотвратимо подкрадываются глыба-Егор и Потап Потапыч…

– Подышим пяток минут? – взломал басом леденящую картину Егор, вытягивая из нагрудного кармана рубашки мятую пачку «Примы». – Пока батя умоется-переоденется к столу, яду глотнём.

– Не, спасибо, – отказался Шишкин

– Че, с фильтром предпочиташь?

– Да я вообще не курю.

– И че, никогда не курил? – изумился Егор.

– Нет. Попробовал в седьмом классе, не понравилось.

– А насчет картошки… дров поджарить? – Егор красноречиво провёл тыльной стороной ладони по горлу.

– Не фарисействую.

– Чево?! – Егор чуть не уронил сигарету.

– По поводу и в меру! – засмеялся учитель.

– А-а-а…

Егор выпустил паровозный клуб дыма в усеянное крупными и, казалось, совсем близкими звёздами небо.

Александр зачарованно рассматривал небосвод – в городе не так.

Молчали. Потом, как-то извиняюще запинаясь, Егор буркнул:

– Ты… это… че… верующий, ли чо ль?

– Почему?! – изумился Шишкин.

– Но дак… Крестик, вона, носишь.

Шишкин покраснел.

– Да это всё мать… Придумала чего-то… Когда уезжал, вот попросила надеть…

– Нормально, – прогудел Егор. – Мать – это святое.

Кто бы спорил. И у Шишкина-младшего, как ни стремился он к свободе, что-то внутри задрожало, когда хмурый отец и маман, с глазами, полными слёз, молча сидели за завтраком. Потом батя похлопал его по плечу, сказал, что они обязательно вскоре приедут поглядеть, как он устроился, – в бытовом смысле и на новом месте, – и, сумрачный, уехал на службу.

А маман, печальная и разом осунувшаяся, вдруг принесла из спальни свою шкатулку с побрякушками и вытащила из неё нательный крестик на цепочке. Потянула сыну:

– Сашенька, сынок… Надень, прошу. И не снимай нигде… – Заплакала. – Ты уж там… Береги себя…

– Ты чего, чего? – задрожал подбородком Шишкин-младший и, пытаясь как-то снизить градус драмы расставания, неловко принялся ёрничать:

– Член партии комсомольца крестом осеняет! Религия – опиум для народа…

– Опиум, опиум, – согласно кивнула маман, правда, плакать прекратила. – Наверное, опиум… Но ещё и народные традиции есть. Это – как оберег, народное…

Шишкин-младший и сейчас, вспомнив этот утренний эпизод, который уже не казался сегодняшним, а каким-то далёким, нереальным, тяжело вздохнул.

– Да, – пророкотал над ухом Егор, – воздух, Сашок, у нас отменный. Только полной грудью и заглатывать. Вот так выйдешь на сон грядущий покурить – красота! На таком воздухе уж действительно сигаретку выкурить – сплошное удовольствие! Омолаживает!

Он легонько хлопнул учителя по спине.

– Однако пойдём – родня небось изнывает. – И загадочно хмыкнул.

Родня не изнывала, но любопытство присутствовало отчётливо.

«Прямо, смотрины устроили!» – подумал Шишкин, которого «второе попадание снаряда в воронку» уже смешило. Подумалось, что прав был классик, подметивший, что история повторяется: случается трагедия, а повтор – жалкий фарс. Вроде так сказал классик, а может быть, наоборот. Это сути не меняло. «Хорошо хоть председателева дочка лицом не в мамашу… Конечно, ничего особенного, но физиономия не топором рублена… Но вот комплекцией они все мощные. И с годами разнесёт дочку вширь поболе маман-директрисы… Да уж – не перевелись богатыри и богатырши на земле русской…» – размышлял Шишкин, прихлебывая ароматный и густой чай со сливками.

До чая Потап Потапович налил по стопке беленькой. Шишкин выпил, но от второй отказался. После бани его и так развезло, а тут и вовсе почувствовал, что косеет. И перешёл на чай, изгоняющий хмель. Директриса с дочкой тоже выпили по рюмочке какой-то наливочки, а председатель с сыном опрокинули и по третьей, и по четвёртой, наворачивая с картофельным пюре сочные котлеты величиной чуть ли не с калошу. Шишкин осилил только одну – больше не смог физически. В семействе Непомнящих, как ему показалось, таковой праздник желудков – обычный ужин. Разве что водка с наливочкой выставлены.