Читаем Тринадцать подвигов Шишкина полностью

Стрелка семейных весов при этих дуэлях иногда более часа моталась из стороны в сторону. На одну чашку весов валом сыпались рельсы, шпалы, стрелки, семафоры, сходы подвижного состава и виноватые стрелочники, на другую – жуткие эпидемии, пандемии, эпизоотии, эпифитотии, повсеместный мор и полчища грязноруких работников торговли и общепита без санитарных книжек, но склонных к ЗППП, как и к разведению в качестве домашних животных сальмонеллы и холерного вибриона.

Вот содержимое второй чашки, помноженное на материнскую любовь, и руководило Альбиной Феоктистовной в её протесте очередному выезду сына на поля битвы за урожай. При её должности, личных и служебных связях в лечебно-профилактической сфере удовлетворить протест было несложно: одна маленькая медсправка могла бы устранить для студента Шишкина не только форс-мажорные обстоятельства, но и породить по его адресу искренние сопереживания и неподдельное сочувствие лучшей части профессорско-преподавательского состава.

Собственно, и даже так далеко не надо было заходить. Достаточно было бы телефонного звонка в деканат факультета:

– Анатолий Иванович? Здравствуйте! Областная санэпидемстанция беспокоит. Не отвлекаю от учебного процесса? Да, нет-нет, что вы, никаких проблем. Это мама вашего студента-филолога Саши Шишкина. Как там мой?.. Спасибо, спасибо… Я-то, собственно, что вам позвонила… Поблагодарить хочу. Саша вашу факультетскую столовую нахваливает. Я даже, как мать, ревную… Но, с другой стороны, рада, что у вас такая забота о питании студентов. Так вот… Я тут план-график работы городской СЭС просматривала… Смотрю, а они проверок общепита в вузах позапланировали на следующий квартал… Посоветовала им лишний раз к вам не лезть, других забот хватает. Да что вы, не за что!.. Извините, что отвлекла. А за сына – спасибо…

– Только попробуй брякни! – хмурил брежневские брови Сергей Петрович. – Смотри, если узнаю… Никаких поблажек! Никому! И общепит в тонусе держать, и собственного сына! Обязан быть, как все! Никто ещё не надорвался от пары-другой недель физического труда на свежем воздухе да при здоровой деревенской пище. А уж от коллектива отрываться – самое последнее дело. Коллективизм – стержень нашей жизни! Это на Западе все по индивидуальным норам. Вот и загнивают! А у нас – плечом к плечу! Тем и сильны! – превентивно грохотал отец.

И Александр был с ним полностью согласен. Насчёт коллективизма, а главное – избавления на целый месяц от всеобъемлющей родительской опеки.

Альбина Феоктистовна, отдать ей должное, мнение мужа уважала и всегда учитывала, принимая решение или определяя своё поведение. В глубине души, конечно, была с ним согласна: сын не дочка, и мужественность мальчику необходима на жизненном пути. Поэтому скрепя сердце деканат не беспокоила, но все четыре институтских сентября изнывала от понятной материнской тревоги.

А ныне её сердце уже не только полнилось тревогой, но и нехорошим предчувствием. Предчувствие её не обмануло…

2

– Да что же это такое… Сашенька, ты шутишь? – Альбина Феоктистовна клала под язык очередную нитроглицеринину и запивала противный вкус растаявшего шарика не менее противной валерьянкой. – Господи, кому нужны такие эскапады! – вскрикивала она, глядя на невозмутимого сына, который, похоже, всерьёз настроился пережить родительскую бурю.

В прихожей вякнул дверной звонок. Альбина Феоктистовна порывисто кинулась отпирать двери. И тут же загрохотали шаги Командора.

– Ты чего творишь, а?! – рявкнул, показавшись в дверях гостиной, отец. – Ты чего творишь? Мать раньше времени в могилу решил свести?

Он протопал к столу и грузно опустился на жалобно скрипнувший стул.

– Отвечай, поганец, как ты до такого додумался?

Альбина Феоктистовна бесплотной тенью прошмыгнула в комнату за спиной супруга и безвольно притихла в уголке дивана, всем своим видом невольно иллюстрируя облик кандидатши на погост.

– Я к кому обращаюсь? Напакостил, а теперь со страха язык проглотил? – Отец багровел, но привычных ассоциаций с помидорами это не вызывало. С кровопролитной резнёй гугенотов в ночь Святого Варфоломея – да, а со спелыми помидорами – нет.

Первоначально Александр, не сомневаясь в однозначности родительской реакции на известие о результатах распределения, в самом деле планировал отмолчаться. Ну хватит мать стопку корвалола, ну прогремит стандартный набор отцовской риторики… Но вот эти «поганец», «напакостил»…

– Ты чему меня учил? – негромко спросил он, немигающе уставившись на отца. – Чему? Мужиком расти? А чего же ты сейчас на меня орёшь? За то, что я решил, твоим же призывам следуя, не отсиживаться, как опять же ты любишь говорить, под мамкиной юбкой?..

– Ох-ох-ох! – насмешливо проговорил Шишкин-старший. – Последние грибы и те на дыбы! Ты эти антимонии для ваших комсомольских собраний побереги! А дома не хрен комедь ломать! Мы-то с матерью знаем, какой из тебя Павка Корчагин. Вкусно пожрать, сладко поспать да очередную чувырлу в кабак стаскать, а после в койку завалить!

– Серёжа… – простонала маман Шишкина.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Зараза
Зараза

Меня зовут Андрей Гагарин — позывной «Космос».Моя младшая сестра — журналистка, она верит в правду, сует нос в чужие дела и не знает, когда вовремя остановиться. Она пропала без вести во время командировки в Сьерра-Леоне, где в очередной раз вспыхнула какая-то эпидемия.Под видом помощника популярного блогера я пробрался на последний гуманитарный рейс МЧС, чтобы пройти путем сестры, найти ее и вернуть домой.Мне не привыкать участвовать в боевых спасательных операциях, а ковид или какая другая зараза меня не остановит, но я даже предположить не мог, что попаду в эпицентр самого настоящего зомбиапокалипсиса. А против меня будут не только зомби, но и обезумевшие мародеры, туземные колдуны и мощь огромной корпорации, скрывающей свои тайны.

Алексей Филиппов , Евгений Александрович Гарцевич , Наталья Александровна Пашова , Сергей Тютюнник , Софья Владимировна Рыбкина

Фантастика / Современная русская и зарубежная проза / Постапокалипсис / Социально-психологическая фантастика / Современная проза
Адам и Эвелин
Адам и Эвелин

В романе, проникнутом вечными символами и аллюзиями, один из виднейших писателей современной Германии рассказывает историю падения Берлинской стены, как историю… грехопадения.Портной Адам, застигнутый женой врасплох со своей заказчицей, вынужденно следует за обманутой супругой на Запад и отважно пересекает еще не поднятый «железный занавес». Однако за границей свободолюбивый Адам не приживается — там ему все кажется ненастоящим, иллюзорным, ярмарочно-шутовским…В проникнутом вечными символами романе один из виднейших писателей современной Германии рассказывает историю падения Берлинской стены как историю… грехопадения.Эта изысканно написанная история читается легко и быстро, несмотря на то что в ней множество тем и мотивов. «Адам и Эвелин» можно назвать безукоризненным романом.«Зюддойче цайтунг»

Инго Шульце

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза