Тринадцать шагов вниз

— Но ты не слишком хорошо его знаешь, да? — спросил Том.

— Не слишком, — ответила она. — Я не видела его с тех пор, как мы все ходили к нему на обед. Но… Я знаю, что люблю его уже много лет. С тех пор, как они стали нашими соседями.

— Любит ли он тебя, моя дорогая? — поинтересовался отец.

— Вряд ли, папа. Сейчас — нет. Если бы любил, это было бы заметно. Он пригласил бы меня куда-нибудь еще.

Они пообедали в итальянском ресторане в Хэмптоне — его открыл Том, который неплохо в них разбирался. Пока они ели заказанные блюда — вернее, Том ел, а Нерисса притворялась, что никак не может доесть, — он сказал, что, поскольку она красива и добра, безразличие Дарела не связано ни с ее внешностью, ни с характером.

— Я предполагаю, что случай доктора Фелла[3], — сказал Том.

— Кто такой доктор Фелл?

Я не люблю вас, доктор Фелл,
Причину не могу назвать,
Но честно вам могу сказать,
Что не люблю вас, доктор Фелл, —

продекламировал Том.

— Надеюсь, это не так, — произнесла Нерисса, — потому что так неправильно.

— Любовь — странная штука, — сказал отец. — Твоя мать была красивой и до сих пор красива, но я не знаю, почему влюбился в нее, и бог знает, почему она влюбилась в меня. Твоя бабушка сказала бы, что раньше было проще — жених и родители девочки обо всем договаривались, и парень получал стадо коз и несколько бушелей зерна вместе с невестой.

— Дарел не сможет держать коз в Докленде, — возразила Нерисса, — и я не представляю, что бы он делал с бушелями зерна. Он сказал, что, если мой преследователь начнет приставать, я должна позвонить ему, и он приедет. В любое время дня или ночи.

— Он пристает? — с тревогой спросил Том.

— В общем, нет. Я не видела его неделю.

— Что ж, если увидишь, позвони Дарелу и убей одним выстрелом двух зайцев.

Нерисса задумалась.

— Честно говоря, мне совсем не хочется, чтобы этот тип снова появлялся.

— Подумай хорошенько. А вдруг хочется?

На следующий день рано утром Куини и Оливия встретились в особняке Сент-Блейз и обсудили положение вещей. Обе возмущались, что ГвеУщолин куда-то исчезла, не поставив их в известность. Они сидели в гостиной, разложив две чистые салфетки на диване, пили растворимый кофе, который приготовила Оливия, и закусывали печеньем, что принесла Куини. Сомнительных продуктов с кухни Гвендолин они брать не стали.

— В комнате грязно, — сказала Оливия. — Во всем доме грязно. — Она ополоснула чашки кипятком перед тем, как налить в них кофе.

— Милая, мы прекрасно это знаем, но, слава богу, мы здесь не живем. И у меня, в отличие от тебя, никакого желания отмывать весь дом, пока бедная Гвендолин где-то далеко. Ты видела, как она среагировала на чистую кухню. Надо заниматься своими делами и не вмешиваться в ее.

— Я вообще не могу понять, почему она уехала. Все годы, что я знаю Гвен, она никогда не уезжала далеко.

— И никогда не упоминала друзей в Кембридже.

— Но у профессора, возможно, там были знакомые. Это вполне вероятно.

— Может быть, — согласилась Куини, — но почему она не рассказывала о них? И ты знаешь, дорогая, для людей ее возраста (Гвендолин была десятью годами старше ее и двенадцатью старше Олив) требуется целая эпоха, чтобы подготовиться к отъезду. Я помню, как мама, когда ей было за восемьдесят, собиралась по две недели, при этом она всего лишь ездила к моему брату. Обсуждала все «за» и «против» каждый день. Ехать утром или днем? Каким поездом? Просить, чтобы сын встретил ее, или сам догадается? Тебе это тоже известно. И с Гвендолин было бы так же. Нет, даже хуже.

— Хорошо, тогда я не знаю. Выпей кофе, пока он не остыл.

— Прости, Олив, но я не могу. У него вкус моющего средства. Как думаешь, у Гвен есть записная книжка? Можно там посмотреть адрес.

Они прошлись по комнате, отпуская замечания насчет грязи и паутины, и принялись вытаскивать книги из шкафа, поднимая тучу пыли. И тут Микс спустился в прихожую. Когда старухи вошли в дом, он уже шел вниз по лестнице, отправляясь на поиски плотного полиэтиленового пакета. Услышав их голоса, сначала вернулся к себе, а потом решил, что лучше подойти к ним и, что еще важнее, попросить, чтобы они отдали ключи от дома.

За несколько мгновений до того, как он вошел в гостиную, Олив нашла древнюю записную книжку Гвендолин в ящике среди обрывком бумаги, сломанных карандашей, английских булавок, резинок, старинных электрических штепселей и полусотни использованных чековых книжек, в которых остались одни корешки. Когда вошел Микс, она просматривала начало книжки.

— О, доброе утро, мистер Селлини.

— Привет, — ответил Микс.

— Мы только что задавали себе вопрос, не знаете ли вы случайно имена друзей, к которым уехала мисс Чосер?

— Нет, не знаю. Она не говорила.

— Мы должны разузнать, — сказала Куини. — Это так не похоже на нее — уехать, не сказав ни слова. — И Куини подарила Миксу одну из тех улыбок, что разили мужчин наповал, когда ей было восемнадцать, и положила ладонь на его руку. В конце концов, он же мужчина. — Мы думали, что вам она призналась.

Он не ответил.