Тринадцать шагов вниз

– Но ты не слишком хорошо его знаешь, да? – спросил Том.

– Не слишком, – ответила она. – Я не видела его с тех пор, как мы все ходили к нему на обед. Но… Я знаю, что люблю его уже много лет. С тех пор, как они стали нашими соседями.

– Любит ли он тебя, моя дорогая? – поинтересовался отец.

– Вряд ли, папа. Сейчас – нет. Если бы любил, это было бы заметно. Он пригласил бы меня куда-нибудь еще.

Они пообедали в итальянском ресторане в Хэмптоне – его открыл Том, который неплохо в них разбирался. Пока они ели заказанные блюда – вернее, Том ел, а Нерисса притворялась, что никак не может доесть, – он сказал, что, поскольку она красива и добра, безразличие Дарела не связано ни с ее внешностью, ни с характером.

– Я предполагаю, что случай доктора Фелла,[3] – сказал Том.

– Кто такой доктор Фелл?

Том продекламировал:

Я не люблю вас, доктор Фелл,
Причину не могу назвать,
Но честно вам могу сказать,
Что не люблю вас, доктор Фелл.

– Надеюсь, это не так, – произнесла Нерисса, – потому что так неправильно.

– Любовь – странная штука, – сказал отец. – Твоя мать была красивой и до сих пор красива, но я не знаю, почему влюбился в нее, и бог знает, почему она влюбилась в меня. Твоя бабушка сказала бы, что раньше было проще – жених и родители девочки обо всем договаривались, и парень получал стадо коз и несколько бушелей зерна вместе с невестой.

– Дарел не сможет держать коз в Докленде, – возразила Нерисса, – и я не представляю, что бы он делал с бушелями зерна. Он сказал, что, если мой преследователь начнет приставать, я должна позвонить ему, и он приедет. В любое время дня или ночи.

– Он пристает? – с тревогой спросил Том.

– В общем, нет. Я не видела его неделю.

– Что ж, если увидишь, позвони Дарелу и убей одним выстрелом двух зайцев.

Нерисса задумалась.

– Честно говоря, мне совсем не хочется, чтобы этот тип снова появлялся.

– Подумай хорошенько. А вдруг хочется?

На следующий день рано утром Куини и Оливия встретились в особняке Сент-Блейз и обсудили положение вещей. Обе возмущались, что Гвендолин куда-то исчезла, не поставив их в известность. Они сидели в гостиной, разложив две чистые салфетки на диване, пили растворимый кофе, который приготовила Оливия, и закусывали печеньем, что принесла Куини. Сомнительных продуктов с кухни Гвендолин они брать не стали.

– В комнате грязно, – сказала Оливия. – Во всем доме грязно.

Она ополоснула чашки кипятком перед тем, как налить в них кофе.

– Милая, мы прекрасно это знаем, но, слава богу, мы здесь не живем. И у меня, в отличие от тебя, никакого желания отмывать весь дом, пока бедная Гвендолин где-то далеко. Ты видела, как она среагировала на чистую кухню. Надо заниматься своими делами и не вмешиваться в ее.

– Я вообще не могу понять, почему она уехала. Все годы, что я знаю Гвен, она никогда не уезжала далеко.

– И никогда не упоминала друзей в Кембридже.

– Но у профессора, возможно, там были знакомые. Это вполне вероятно.

– Может быть, – согласилась Куини, – но почему она не рассказывала о них? И ты знаешь, дорогая, для людей ее возраста (Гвендолин была десятью годами старше ее и двенадцатью старше Олив) требуется целая эпоха, чтобы подготовиться к отъезду. Я помню, как мама, когда ей было за восемьдесят, собиралась по две недели, при этом она всего лишь ездила к моему брату. Обсуждала все «за» и «против» каждый день. Ехать утром или днем? Каким поездом? Просить, чтобы сын встретил ее, или сам догадается? Тебе это тоже известно. И с Гвендолин было бы так же. Нет, даже хуже.

– Хорошо, тогда я не знаю. Выпей кофе, пока он не остыл.

– Прости, Олив, но я не могу. У него вкус моющего средства. Как думаешь, у Гвен есть записная книжка? Можно там посмотреть адрес.

Они прошлись по комнате, отпуская замечания насчет грязи и паутины, и принялись вытаскивать книги из шкафа, поднимая тучу пыли. И тут Микс спустился в прихожую. Когда старухи вошли в дом, он уже шел вниз по лестнице, отправляясь на поиски плотного полиэтиленового пакета. Услышав их голоса, сначала вернулся к себе, а потом решил, что лучше подойти к ним и, что еще важнее, попросить, чтобы они отдали ключи от дома.

За несколько мгновений до того, как он вошел в гостиную, Олив нашла древнюю записную книжку Гвендолин в ящике среди обрывком бумаги, сломанных карандашей, английских булавок, резинок, старинных электрических штепселей и полусотни использованных чековых книжек, в которых остались одни корешки. Когда вошел Микс, она просматривала начало книжки.

– О, доброе утро, мистер Селлини.

– Привет, – ответил Микс.

– Мы только что задавали себе вопрос, не знаете ли вы случайно имена друзей, к которым уехала мисс Чосер?

– Нет, не знаю. Она не говорила.

– Мы должны разузнать, – сказала Куини. – Это так не похоже на нее – уехать, не сказав ни слова. – И Куини подарила Миксу одну из тех улыбок, что разили мужчин наповал, когда ей было восемнадцать, и положила ладонь на его руку. В конце концов, он же мужчина. – Мы думали, что вам она призналась.

Он не ответил.