– Ну, об этом не сейчас. Сложно это все и путано. Ты сможешь увидеть того, кто тебя позвал. Если захочешь…
– Это точно?
– Да.
– Ну, хорошо. Но почему – я?
– Твоя прапрабабка была Дарой. И ты – Дара.
Тамбур поплыл перед глазами в медленном неотвратимом кружении. Колокольчики гремели где-то в затылке: дара-дара-дара-дара… Пересиливая навалившуюся дурноту, я спросила:
– Ты же специально приехал за мной, да? Не стал ждать, пока я доберусь до Москвы, примчался… Зачем?
– А если бы ты наутро передумала ехать? Или помешал бы кто.
– Кто мог помешать?
– Эх, молодежь. Третьего дня вечером с работы своей шла, помнишь?
– Ну, помню.
– Присядь-ка…
– Чего?
– На корточки сядь, оглоблюшка. Глаз твоих не вижу!
Я молча присела. Гном заглянул мне в глаза, что-то пробормотал, помесил руками воздух перед лицом и сказал:
– Смотри.
Я уже собралась открыть рот и спросить: «Куда», как увидела: вот я перешла дорогу, завернула за угол «Сотового базара», вот наперерез двинулся мужчина. Я ускорила шаг. Фонарь. Голос справа: «Эй, парень, а спички есть?» – ну да, джинсы, куртка, капюшон, рюкзак, рост – вполне. Было такое. И что?
– А вот что, – тихо сказал Кодя.
Дальше события развернулись иначе, нежели в реальности. Я остановилась, сказала, что у меня только зажигалка и полезла в карман куртки. Мужчина подошел ближе. Я протянула зажигалку. И в этот момент что-то прохладное остро вошло в правый бок. Потом горячее и липкое потекло по бедру, по ноге.
– Не-не-не! Кодя, не так все было!
– Обязательно не так. Он шел медленнее, а ты успела дойти до дороги. А там были люди. Помнишь?
– Да. Парочка обнималась около такси.
– Ага. А парнишка из той парочки знатно дерется.
– Кодя, ты это про что? Я тебя не понимаю.
– Про что, про что… В больницу ты загремела бы на пару месяцев. Вот про что. А время-то бежит, мчится прямо-таки. Понятно, про что?
– Угу. А за что он меня?
– Да ни за что. Период ремиссии закончился. Сезонное обострение.
– Чего? – вот это гном грамотно изложил.
– Ну, на голову он болящий.
– И что с ним теперь будет?
– А ничего. У него теперь случится отвращение к железу. Ножик в руки взять не сможет. Хлеб ломать станет. Поняла?
– Ага. Или, к примеру, струной резать… – на этом связная речь меня покинула.
– Ну, ладно, пошел я спать. До встречи. И ночи тебе покойной.
И Кодя растворился, как и не было. Только в тамбуре стало заметно теплее…
3.
Лежать не получалось. Ноги подтягивало к животу, хотелось закрыть голову руками и свернуться в тугой комок. Но при моем росте исполнить такой акробатический этюд на узкой полке крайне затруднительно. Промаявшись минут тридцать, я плюнула и села. Остывший кофе был кстати… Хорошо, что блокнот и карандаш всегда под рукой.
Подкрался сон. Снилось странное. Много заснеженной воды, замерший лес, до которого надо добраться, во что бы то ни стало…
Потом упала тьма. Я шла в густо-черном, вздрагивая от озноба и скользкого сквознячка, норовившего укусить в шею. Появилась женщина: надменный взгляд светло-серых глаз, красивое холодное лицо. «А почему твое слово должно что-то значить? Мы не знаем тебя» – проговорила она высоким, каким-то взлаивающим, голосом. Лицо свело ласковой улыбочкой, и я услышала свой приторно-вежливый голос: «А знать меня вам не положено». Болью, даже во сне невыносимой, скрутило позвоночник, выломило плечи… Зеленая мерцающая воронка поглотила женщину. Боль. И я проснулась оттого, что не могу дышать.
Кодя пальцами зажимал мне нос и заинтересованно наблюдал за пробуждением.
– Ваурррррррруууууфрр, – прорычала я и, кажется, попыталась укусить его. Бррррр… Продолжение сна что ли?
– Доброго утречка, – доброжелательно пробормотал гном. – Я попрощаться зашел, в Ожерелье с паровоза сойду. А на вокзале встренемся.
– Угу. А чего за нос хвататься?
– А по-другому никак не получалось, – жизнерадостно ответствовал гном. – Я уж и звал, и толкал. Соседям твоим опять же показываться на глаза не шибко надо. Да и пора тебе просыпаться.
– А чего так рано?
– Ты когда не спишь… ну, как тебе сказать… Безопасная ты тогда.
– Оп-па. Это в каком смысле «безопасная»?