Тринадцатая редакция

«Наверное, обсуждают моё опоздание», – подумал Денис и решил, что теперь-то ему точно сделают выговор, да ещё, может быть, с занесением. Как выглядит «занесение», Денис тоже не знал, но на всякий случай приготовился продать свою жизнь подороже. Чтобы у людей, которые будут заносить его тело в крематорий, не было повода назвать его слабаком.

– Представляешь, мы с Машей всё-таки успели вовремя сдать её «Роман с Вампиром», – весело сказал Шурик. – У наших в Москве какие-то перестановки в плане случились, очень удачно. Да садись, садись. Ты извини, я там на твой стол положил вчерашние фильмы, а то на моём они точно затеряются. Ты представляешь, я посмотрел эти шедевры.

– И как? – без особого интереса спросил Денис, включая компьютер.

– Ну, и в первом, и во втором случае есть весьма удачные моменты! – заявил Шурик таким тоном, как будто лично он был автором этих самых моментов.

– Удачные моменты есть везде, – уверенно кивнул Денис. – Так гласит теорема неабсолютной беспомощности, выведенная мной лично.

– Это что за теорема? – заинтересовался Шурик.

– В любом, даже самом бездарном произведении всегда найдётся удачный момент. Просто потому, что творцу, даже если он временно притворяется ремесленником, не удастся притворяться постоянно. Он обязательно не удержится и выдаст себя, особенно если речь зайдёт о том, что ему по-настоящему интересно.

– А если ему ничего не интересно?

– Тогда он не станет браться за творческую работу, требующую хоть какой-то, но всё же игры воображения.

– Бррр, – вздрогнул Шурик, – я себе представил на мгновение жизнь такого человека. Умеешь ты настроение испортить. Ну, а как с этой абсолютной небеспомощностью…

– Неабсолютной беспомощностью, – поправил Денис.

– Да, как у нас с нею обстоят дела? Ну, в тех завалах, которые ты мужественно взялся расчищать вместо меня, потому что я балда и лентяй и довёл их до такого состояния.

– Честно? – оторвался от монитора мальчик. Его восхитила Шурикова самокритика.

– Конечно, честно. Тут ни одного автора поблизости, никто не услышит и не обидится, – Шурик заговорщицки подмигнул и ударил пальцем о палец. – Вот, всё, видишь – я защиту поставил. Так что теперь вообще никто не услышит, даже шемоборы.

– Знаешь, такое впечатление, – задумчиво произнёс Денис, – что все плохие истории написаны одним человеком. Или даже вообще – компьютерной программой.

– Даже так? Ого!

– Очень похоже. В неё вложили общую идею, и она понеслась. Я могу нарисовать схематично, если хочешь, потому что объяснить не очень, кажется, получилось.

Не дожидаясь ответа, Денис достал из ящика стола блокнот и чёрный фломастер, подошел к Шурику, расчистил на его столе небольшой уголок и начал рисовать, приговаривая:

– Эта точка – автор хорошей истории. Он говорит на человеческом языке. Или на сверхчеловеческом – это значит, что его словарный запас необычайно велик, и он виртуозно и ненавязчиво это демонстрирует. Вот. А это – автор плохой истории. Он говорит на языке, который вычитал в другой плохой истории. Или считает, что наличие штампов – это признак мастерства. Наверное. Я точно не знаю, что он считает. Вот они оба начинают писать. Вот эти пунктирные линии – плохие истории, видишь? Они прямые и прерывистые, все до единой. А эта линия – хорошая. Она не прерывается нигде и при этом извилистая, как русло реки, и живая. Видишь? Сейчас я нарисовал тебе историю, которая мне очень понравилась. Она лежит в твоей рабочей папке, можешь ознакомиться.

– Ух ты! А нарисуй, например, «Евгения Онегина»!

– Извини, не могу. Мне таких изгибов даже не вообразить. Это непосильная задача. Если принять во внимание мои более чем скромные художественные способности.

– Более чем скромные – это как? – не понял Шурик.

– Я не умею рисовать, – почти прошептал Денис.

– А, понятно, я тоже. Значит, когда найдёшь рукопись, которую невозможно нарисовать – звони мне в любое время дня и ночи, я должен как можно скорее это прочитать. Именно такого от нас и ждут в Москве.

Ну что ж, я, кажется, даже проснулся от всего этого. Давай-ка по-бырому сбегаем в пирожковую? Там подают настоящую советскую кофю с молоком – из огромного общего котла! Воспоминания детства оживают как миленькие!

– В моём детстве кофе подавали только взрослым, и это означало, что сейчас начнутся серьёзные разговоры и мне следует уйти из-за стола, – ответил Денис. – А на пироги меня уже соседки пригласили, сегодня вечером.

– Накурились они, что ли? – удивился Шурик.

– С чего ты взял? – напрягся Денис.

– Да они всегда, как накурятся, собираются пироги печь. Слушай, а мне нельзя устроить встречу с этими пирогами?

– Не знаю. Не я их пеку, – покачал головой Денис, поднимаясь из-за стола. – Меня к себе Константин Петрович вызывал, пойду, побеседую с ним.