Тринадцатая редакция. Модель событий

Денис часто ругал Шурика за излишнюю любовь к сладостям. Ведь это, во-первых, вредно, во-вторых — несерьёзно. Знал бы он настоящую причину этой безобидной склонности!

С раннего детства Шурик отказывался есть свежие фрукты и овощи, а также мясные и рыбные блюда. Ему — да-да, не смейтесь — было жалко огурцы и яблоки, потому что они «живые», ну а уж о котлетках, сделанных из бычков и коровок, и говорить не стоило: ребёнок сразу ударялся в рёв. Поскольку почётная миссия кормить обедом малолетнего Шурика обычно выпадала старшему брату, тот, не желая тратить время на уговоры, скармливал младшему конфеты и печенье, которые с виду были не слишком-то «живыми», ну а сам спокойно уплетал на обед двойную порцию, как того требовал его молодой, растущий организм.

Прошло время, и Шурик с удивлением узнал, что его любимые сладости тоже делают из «живой» пшеницы и не менее «живых» плодов какао, но это его уже не смущало, ведь, прежде чем превратиться в печенье, злаки были подвергнуты всевозможным мучениям, выбившим из них остатки жизни. В число продуктов, которые «не жалко», были включены всевозможные каши, что существенно облегчило жизнь всей семье.

Разумеется, Шурик сидит на своей странной диете не всегда: иногда он может запросто схрумкать яблоко или даже котлету съесть. Но до сих пор на него время от времени накатывает волна бесконечной любви ко всему живому, и тогда он не может, просто физически не может, есть ничего, кроме пирожных, каш, конфет и печенья. А иногда — и тут уж просто хоть криком кричи, хоть о стену лоб разбивай, хоть на потолок без страховки забирайся — ему бывает жалко деревья, из которых делают бумагу. На бумаге печатают книги, и книг этих в Тринадцатой редакции столько, что если оплакивать все деревья, загубленные ради их появления на свет, то можно навеки поселиться на складе, зарасти диким волосом, потерять человеческий облик и питаться разве что подачками Гумира.

Эту болезненную прихоть, проклятие или шутку природы Шурик скрывает ото всех, кроме Даниила Юрьевича, разумеется. Он и сам ужасно страдает: не так-то на самом деле приятно целую неделю, а иногда и больше питаться одними только десертами. Хорошо хоть закон «Об избавлении от вмешательства медицины» работает, и работает исправно, так что никаких последствий для здоровья эта система питания не имеет, но даже из самых мудрых и справедливых законов бывают неприятные исключения.

Сообразив, что от Дениса ему будет мало прока, Шурик попытался вспомнить всё, чему его учил Даниил Юрьевич. Во всех подробностях представил, что зубы у него не болят, и вообще не болели никогда, и не будут никогда болеть, потому что у него нет зубов, а вместо зубов — остро отточенные карандаши, а карандаши не болят, это всем известно... Минут через пять боль купилась на этот дешёвый трюк и в самом деле отступила. Зато у Шурика появилось настойчивое желание поковырять во рту точилкой.

Иногда Константин Петрович экономит время престранным образом: он сам, собственной волей, без стороннего принуждения, оставляет себя без обеда. Если, не отходя от рабочего стола, выпить два стакана горячего сладкого чая с печеньем, то голод смирится и отступит. Но обязательно вернётся — ближе к вечеру, когда дела ещё не переделаны и до спасительного ужина далеко. Тут уж никакой чай не поможет — только кофе, крепкий и горячий, ещё хорошо было бы выкурить сигаретку-другую, но курить коммерческий директор Тринадцатой редакции бросил.

— Опять морите себя голодом? — поинтересовалась Наташа, наблюдая за тем, как Константин Петрович пытается добыть из кофейного автомата кофе повышенной крепости.

— Так, а ты почему не на занятиях? — строго спросил он.

— А я прогуливаю. Всем можно, а я что — особенная? К тому же у меня вечером свидание... Только вы Лёве не говорите, а то он очень сердится и расстраивается.

— Когда он сердится и расстраивается, мы неизменно оказываемся в выигрыше. Вчера вечером, например, — защитный колпак мягко накрыл приёмную, — наш Лёва нашёл носителя, походя исполнил его желание, о чём так до сих пор и не отчитался наверх, потом разозлился, крепко выпил, бегал по всему району, стучал кулаком в окна продуктовых ларьков и спрашивал: «А почему у вас не стоят на приоритетной выкладке наши книги? И где они у вас вообще? И кто у вас главный?» Напугал всех! Сегодня кое-где книги появились.

— Если это вы обо мне, — в приёмную вошёл Лёва: защитный барьер, установленный Константином Петровичем, на коллег не распространялся, — то отметьте себе, что мой волшебный московский начальник меня за это отругать пытался. Мол, мой моральный облик несовместим с корпоративной политикой. А я ему на это сказал, что такие предъявы с жизнью несовместимы. Он временно увял.

— Ты бы поосторожнее с ним, — покачал головой Константин Петрович, — он неприятный человек.

— Это я сам знаю, спасибо, — ответил Лёва и достал из кармана сигареты. — Никто не возражает, если я тут нарушу правила? Отлично, я слышу единогласное молчание. Кстати, а что это у нас такое выросло в углу? Оно не галлюциногенное, часом?