Тринадцатая сказка

Мы почти не общались с другими людьми. Недостатка в овощах и мясе мы не испытывали: мне по-прежнему было не в радость убивать кур, но я все же научилась делать это быстро и чисто. Что до остальных продуктов, то за молоком и сыром я сама ходила на ближайшую ферму, а прочее еженедельно — утром в среду — доставлял из магазина мальчишка-велосипедист. Я встречала посыльного на аллее перед домом, забирала привезенную корзинку и, наградив за труды мелкой монетой, отпускала его восвояси. Я подумала, что для предосторожности не помешает, если чужие будут хотя бы изредка видеть вторую близняшку. И однажды, когда Аделина вела себя достаточно спокойно, я дала ей монету и отправила навстречу мальчишке. Я представила себе, как он, вернувшись в магазин, сообщает: «Нынче ко мне выходила другая сестра — ну та, чокнутая». Интересно, что подумал доктор, когда эта новость достигла его ушей? Но вскоре я уже не могла использовать Аделину подобным образом. Беременность Эммелины очень странно повлияла на вторую близняшку: впервые в жизни у нее пробудился зверский аппетит. Как следствие, этот ходячий мешок с костями в короткий срок обзавелся округлыми формами и весьма пышным бюстом. Иной раз — особенно в полумраке, глядя под определенным углом, — даже я затруднялась определить, кто из них кто. И тогда мне пришлось время от времени самой превращаться в «другую сестру». Растрепав свои волосы, загрязнив ногти и придав лицу диковатое выражение, я шла по аллее навстречу юному велосипедисту. Быстрота и развинченность моей походки убеждали его в том, что это «чокнутая». Я видела, как его пальцы нервно теребят руль. Искоса поглядывая на меня, он протягивал корзинку с продуктами и, поспешно сунув в карман монету, что было силы налегал на педали. А когда неделю спустя я встречала его уже в своем нормальном виде, мальчишка улыбался мне с видимым облегчением.

Скрыть беременность было не трудно. Гораздо больше меня тревожили предстоящие роды. Я имела лишь смутное представление о родовых муках. Мать Изабеллы не пережила свои вторые роды, и мысль об этом преследовала меня постоянно. Мне было страшно подумать о том, что Эммелина будет страдать и что ее жизнь подвергнется опасности. С доктором мы не ладили, и я не хотела допускать его в усадьбу. Стоило ему увидеть Изабеллу, как он тут же засадил ее в психушку. Это не должно было повториться с Эммелиной. Позднее он разъединил Эммелину и Аделину. Это не должно было повториться с Эммелиной и мной. Кроме того, визит доктора повлек бы за собой массу других проблем. Мне удалось его обмануть, внушив, что пресловутая «девочка из мглы» вышла на волю, чудесным образом прорвав оболочку той бессловесной куклы, которая некогда провела два с лишним месяца в его доме. Однако, обнаружив в усадьбе трех девочек, он бы тотчас раскрыл обман. Если бы все ограничилось только одним визитом во время родов, я могла бы запереть Аделину в бывшей детской и скрыть ее существование от доктора. Но потом, когда всей округе станет известно, что в Анджелфилде появился младенец, любопытствующим визитерам уже не будет конца. В таких условиях сохранить тайну не удастся.

Я видела всю сложность моего положения. Я сознавала себя членом этой семьи; я знала, что этот дом — мой дом. Я не имела другого дома, кроме Анджелфилда; не имела другой любви, кроме Эммелины; не имела другой жизни, кроме жизни здесь. Однако у меня не было иллюзий относительно того, насколько призрачными будут выглядеть мои права и претензии в глазах окружающих. На кого я могла рассчитывать? Доктор вряд ли выступит в мою поддержку, а мистер Ломакс, который до сих пор был со мной добр, наверняка изменит свое отношение, узнав, что я выдавала себя за Аделину. Привязанность ко мне Эммелины и моя привязанность к ней в этой ситуации вряд ли будут приняты в расчет.

Между тем Эммелина провела эти месяцы затворничества в обычном для нее безмятежном и бездумном состоянии. Для меня же это было время мучительных сомнений и колебаний. Как поступить, чтобы не навредить Эммелине и при этом не пострадать самой? И каждый день я откладывала окончательное решение на завтра. В первые месяцы я была уверена, что выход найдется сам собой. Разве я не решила все другие проблемы, несмотря ни на что? Значит, и эта решится, дайте срок. Но время шло, проблема назревала, а решения не было. Порой я была уже готова схватить пальто и мчаться к доктору, чтобы выложить ему всю правду, но уже в следующую минуту меня останавливала другая мысль: сделать это означало разоблачить себя со всеми вытекающими последствиями, включая, вполне вероятно, изгнание из Анджелфилда. «Завтра, — говорила я себе, вешая пальто обратно на крючок. — Я подумаю об этом завтра».

И вот настал момент, когда откладывать на завтра было уже поздно.

Среди ночи меня разбудил пронзительный крик. Эммелина!