Тринадцатая сказка

Снежная блокада отсрочила решение созданных двумя смертями проблем, и мы каждый на свой лад выдерживали эту мучительную паузу. Невозмутимая, как всегда, Джудит приготовила овощной суп, провела ревизию кухонных шкафов и кладовой и, покончив со всеми делами по хозяйству, занялась собой, сделав маникюр и косметическую маску. Морис, лишившийся своего фронта работ и очень этим недовольный, раскладывал бесконечные пасьянсы. Его раздражение достигло предела, когда ему пришлось пить чай без привычного молока, и, дабы вывести садовника из депрессии, Джудит сыграла с ним партию в кункен*.

>> * Кункен – популярная карточная игра для двух игроков.

Что до меня, то я два дня просидела над своими записями, а когда они были завершены, попыталась читать, но проверенное средство теперь не сработало. Даже Шерлок Холмс не смог добраться до меня в этой снежной пустыне. Я целый час провела в своей комнате за анализом причин охватившей меня меланхолии, в которой присутствовал какой-то новый элемент. Наконец я поняла, что мне просто не хватает мисс Винтер. Испытывая острый дефицит общения, я отправилась на кухню. Морис охотно согласился сыграть со мной в карты, несмотря на то что я знала лишь самые простенькие, детские игры. Затем, пока Джудит сушила лак на своих ногтях, я приготовила для всех какао и чай без молока, а позднее Джудит занялась наведением лоска на мои ногти.

Таким манером трое людей и кот проводили день за днем, запертые в доме вместе с двумя мертвецами, и даже старый год, казалось, увяз в снегу, поневоле задержавшись сверх отведенного ему срока.

На пятый день у меня случился нервный срыв.

Перед тем я мыла на кухне посуду, которую вытирал Морис, тогда как Джудит раскладывала на столе пасьянс. Перемена занятий устраивала всех нас – хоть какое-то разнообразие. А когда мыть было уже нечего, я покинула компанию и перешла в гостиную. Ее окна выходили на подветренную сторону дома, и снег здесь лежал не таким толстым слоем. Я открыла окно, выбралась наружу и зашагала напрямик по сугробам. Все тягостные мысли, которые я годами сдерживала с помощью интенсивного чтения, теперь нахлынули на меня с удвоенной силой. Я села на скамью под тисовым деревом и предалась горю, глубокому и бескрайнему, как этот снег. Я плакала о мисс Винтер и о ее привидении, об Аделине и Эммелине. Я плакала о моей сестре, о моих маме и папе. Но самым горьким и неудержимым был мой плач о самой себе. Я горевала о младенце, в самом начале жизни оторванном от своей второй половинки; о девочке, склонившейся над старой жестянкой с обнаруженными в ней документами; о взрослой женщине, безутешно рыдающей на скамье в залитом зыбким светом снежном саду.

Когда я пришла в себя, рядом находился доктор Клифтон. Он положил руку на мое плечо.

– Я знаю, – сказал он. – Я знаю.

Конечно же, он не знал. Он не мог этого знать. Но на меня его слова подействовали утешительно. Я поняла, что он имел в виду. У всех нас есть свои печали и горести, и, хотя их тяжесть, очертания и масштабы различны в каждом отдельном случае, цвет печали одинаков для всех. «Я знаю», – сказал он и в общем смысле был прав, просто потому, что он, как и я, был человеком.

Он отвел меня в дом, в тепло.

– О боже! – сказала, увидев меня, Джудит. – Принести горячее какао?

– И добавьте в него чуть-чуть бренди, – сказал доктор. – Это не помешает.

Морис помог мне сесть и подбросил в огонь несколько поленьев.

Я маленькими глотками пила какао. На сей раз оно было с молоком, которое – как и доктора Клифтона – доставил сюда на тракторе один из окрестных фермеров.

Джудит накинула мне на плечи шаль, после чего села к столу и занялась чисткой картошки. Она, Морис и доктор периодически отпускали замечания – о меню сегодняшнего ужина, о снегопаде, о шансах на скорое восстановление связи – и этими обыденными фразами положили начало трудному процессу нашего возвращения в ту колею, из которой нас жестко выбила смерть.

Понемногу их реплики становились все оживленнее, звучали все чаще и все более напоминали нормальную беседу.

Я слушала их голоса и через некоторое время сама включилась в разговор.

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Я вернулась домой.

То есть в наш магазин.

– Мисс Винтер умерла, – сказала я отцу.

– А ты? Как ты? – спросил он.

– Я жива.

Он улыбнулся.

– Расскажи мне о маме, – попросила я. – Почему она такая, какая есть?

И он рассказал:

– У нее были очень тяжелые роды. Она даже не смогла увидеть тебя сразу после твоего рождения. И никогда не видела твоей сестры. Она едва не умерла. А к тому времени, когда она пошла на поправку, тебя уже прооперировали, а твоя сестра…

– Моя сестра умерла.

– Да. И было неизвестно, выживешь ли ты. Я метался между ее постелью и твоей в страхе, что потеряю уже всех троих. Я молился всем богам, о каких когда-либо слышал, чтобы они спасли вас. И мои молитвы были услышаны. Отчасти. Ты выжила. Но твоя мама так и не вернулась к жизни полностью.

Была еще одна вещь, которую я давно хотела спросить.

– Почему ты никогда не рассказывал, что у меня была сестра-близнец?