Тринадцатый

Ты ушла от меня, не сказав ничего.

Ты захлопнула дверь, и мы так далеко.

Я не буду кричать и в ночи тебя звать.

Я не буду тебя по ночам вспоминать.

Пускай мне нелегко, но боль вскоре пройдет,

И былая любовь к нам уже не придет.

Осколки ее разлетятся в ночи.

Ты знаешь об этом, но лучше молчи.

Объясненья потом от тебя ни к чему.

Все равно я их уже не пойму.

Ты разрушила все, чем я дорожил.

И ради чего на свете я жил?!

Чтобы боль ощутить от потери любви

И быть обреченным в мире мечты,

На что-то надеясь, с надеждой в груди,

И думать о том, что все впереди?!

Нет. Быть может, все это жестокий обман,

И все, что придет, будет дождь и туман?

Не будет цветов и не будет надежды.

Не будет того, что было, как прежде,

Но я продолжаю свой путь в никуда,

Не зная начала, не видя конца.

И время бежит, не касаясь меня.

Проходят недели, уходят года,

Но помню я все, как будто вчера.

Наш разговор и закрытую дверь.

Мне было обидно и больно, поверь.

Ты, словно пантера, сдавила мне грудь,

От которой нельзя просто так ускользнуть.

Но время проходит, и плывут облака,

И яркое солнце слепит глаза.

Ты была неприступной кирпичной стеной,

А теперь посмотри, что стало с тобой.

Ты так же красива, как и тогда,

Но где же все те, кто был рядом всегда,

Кто клялся тебе в огромной любви

В надежде на то же с твоей стороны?

Но ты же брильянт и красивый алмаз.

Такие, как ты, встречаются раз.

И пусть ты жестока и так холодна,

Но шрамы на сердце не пройдут никогда!

Александр Пироженко

Шло новое тысячелетие. Люди, оправившись от рождественских каникул, постепенно вливались в монотонные будни. Кое-где у ларьков еще стояли некоторые несознательные граждане с дрожащими руками. Они пытались достать из карманов последние сбережения, чтобы продлить и без того затянувшиеся праздники. К остановкам медленно подтягивался народ. Мороз, продержавшись несколько дней, отступил. Пушистые снежинки падали на опухшие лица еще не проснувшегося люда большой и беспечной страны. Автобусы лениво подъезжали к тротуару, словно зевая, открывали двери и нехотя пускали в свое теплое чрево озябших пассажиров. На улицах пахло унынием. Земля, как пациент, отходящий от глубокого наркоза, возрождалась вместе с живущими на ней паразитами. Жизнь шла своим чередом.

На запорошенной лавочке сидели двое и рассматривали проходящих мимо граждан.

– Смешно, – сказал один и, опершись на трость, украшенную черепом, закинул ногу на ногу.

– Ты, как всегда, видишь их в недобром свете.

– Конечно, кому как не тебе видеть их праведниками?

– Ты забрал девушку и тем самым обрек миллиарды на бессмысленное уничтожение.

– Это, между прочим, ты придумал свод правил, по которым эти животные должны существовать. А я лишь пытаюсь сделать так, чтобы они их соблюдали. Ты сыном ради этого пожертвовал, помнишь? А девушка пошла ко мне сама. Добровольно.

– Ты же знаешь, люди должны сами разбираться в своих проблемах, иначе они будут полностью зависеть от нас.

– Они зависят не от нас, а от тебя. Ты пытаешься защитить их. Вот только ради чего?

– Ради чего? Посмотри на них: они само совершенство. Просто пока не знают, чего им хочется, и от этого все их беды.

– Наоборот, их беды от того, что они знают, чего хотят. Им нужен хороший кнут, и я дам им его. Скоро, совсем скоро.

– Ты с самого начала возненавидел их. Считаешь, я не знаю, что ты задумал?

– Так останови меня, ибо я сотворю с ними такое, чего они заслуживают на самом деле. Они заплатят за все. Плотью за плоть, кровью за кровь. За каждый их грех им воздастся сполна.

– Они переживут и это. И наступит новое время.

– Хочешь спасти их? Тогда тебе понадобится кто-то гораздо сильнее Луция.