Тринадцатый год жизни

Но тут она спросила себя: что же это будет за любовь такая? По расчёту? К счастью, она быстро нашлась и ответила сама себе: «Да. Вот такая любовь… Как, например, человек болен печенью, а он до смерти обожает аджику. Он готов её банками есть, но точно знает, что в тот же день и помрёт. Поэтому он ест одну маленькую ложечку раз в месяц». Уже мелькавший здесь дядя Илюша Сорока точно так и поступает.

Она не замечала, что мать давно смотрит на неё:

— Стрелка? Ты чего?.. Ты о чём здесь думаешь?

Она вздрогнула, почувствовала, как неудобно сидит на стуле в своей робинзоновской позе.

— Про печень я думаю и про аджику.

Нина печально покачала головой:

— Странный юмор для шести утра… Кто это звонил, кстати? Если, конечно, не секрет.

— Игорь Леонидович.

Тогда Нина по-своему перевернула и слова про аджику, и позу нескладную, и тон: «Игорь Леонидович…»

— Он тебя обидел?

«А это уж не твоё дело! Отец только мой. Он, по-настоящему-то сказать, никому не нужен, кроме меня!»

Стелла поднялась со стула. Мать быстро удержала её за руку. Так они стояли — два привидения в ночных рубашках.

— А если я скажу, что люблю его, ты всё равно будешь заставлять меня жить с Георгием?

Дочь посмотрела на неё и неожиданно улыбнулась — уличила во лжи: так не любят, мамочка!

Замечательный старик

Она кормила Ваню и сама ела. Вегетарианский борщ с гренками, натёртыми чесноком, — это, конечно, не с пампушками, а всё же очень и очень терпимо.

Мирную обстановку расколол телефонный звонок — Лёня, который уже второй раз врывался удивительно не вовремя, а Стелла подумала: «Который всегда врывается удивительно не вовремя».

— Привет. Надо поговорить. Только без свидетелей… Давай в каком-нибудь музее встретимся.

«Без свидетелей», скажи уж, без Машки».

— Ты, видать, детективов насмотрелся… В музее… а что случилось-то?

— Не бойся, зря не проездишь.

Наглый типчик — слова по-человечески не скажет. Всё с насмешкой да с холодностью.

— Ладно, — она сказала, — в метро на «Библиотеке Ленина» у первого вагона, который идёт из Лужников.

Для немосквича это звучит почти шифром. Но Стелла ведь знала, почему он её просит встретиться без Маши. И сразу начала пользоваться правом девчонки, в которую влюбились. Пусть подёргается, а то очень остроумный.

— Так во сколько встречаемся, Стел?

— Ну жди, я приеду.

Ясно, что она чувствовала себя неудобно перед бедной Машкой. Но что же поделаешь — закон жизни суров: если даже Стелла и не пойдёт сейчас, Лёня же в Машку всё равно не влюбится, верно? А тогда чего ж!

Горячее нетерпение помешало ей как следует помариновать Лёню. Ведь это до ужаса интересно — идти на свидание и знать, что он там стоит и грызёт ногти.

— Привет! — она вышла из вагона и пошла вперёд, чтобы скрыть растерянное лицо.

На станции «Библиотека Ленина» есть такие как бы балкончики. Они висят над тоннелями, куда уползают поезда. В былые времена, когда в московском метро ещё продавали мороженое, Стелла и Нина сиживали здесь. А потом Стелла, Нина и Гора. Многое из раннего детства она забыла навсегда. Но это помнила!

А вот с Ваней они так никогда не сидели. К его времени мороженое исчезло из московского метро. Жалко!

Такие воспоминания обычно живут в человеке бессловесно, никому о них не расскажешь. Что ж тут рассказывать — мелочи! На самом деле они дороги и трогают. Стелла опустилась на широкие мраморные перила балкончика. Сидеть было совсем не страшно, хотя и над пропастью грохочущей.

— Вчера твоего отца видел… — Она невольно вздрогнула, но поняла, конечно, кого Лёня назвал её отцом. — Я вчера к нему заглянул… А он… угадай, что делает?

— Не знаю. Откуда я могу знать?

— Правильно! Он землю копал.

— Какую землю?!

— Всю подряд! От флоксов и… понеслась! Я с ним разговариваю, а он роет. Как всё равно конь под кнутом. И уже устал, и внутри струны, знаешь… Произвожу, говорит, осеннюю вспашку. А земля у вас мучение. Ну, я это… выдаю ему пачку соболезнований. А он: для меня в самый раз! Такое, говорит, состояние — некоторые напиваются, некоторые спят целыми сутками, а некоторые, наоборот, сутками шахматные задачи решают. Но чаще, конечно, — в запой. А поскольку мне пить нельзя, на работе постоянно приходится думать, так я произвожу осеннюю вспашку.

— Он так тебе всё и говорил?

— Я сам обалдел! Буквально чувствую, сейчас из меня полупроводники от удивления посыпятся.

— А он правда не… выпивши был?

— Полный ноль! И спрашивает: ты с моей дочерью знаком? Я хладнокровно отвечаю: так, говорю, почти нет… Понятно, говорит. И роет, как я не знаю кто… Слушай, Стел, ты что всё-таки с ним сделала такое?

Нехотя она стала ему рассказывать. И чуяла наперёд: ничего хорошего из её рассказа не выйдет. Получилось как-то вяло: пришёл, починил форточку… Лёня её слушал добросовестно. И недоуменно. С небрежным удивлением мотнул головой:

— Какие они всё-таки нервные…

— Они добрые, дурак! — закричала вдруг Стелла. — А ты счётно-решающее устройство, если так говоришь!

И поняла: зря кричит. Это ведь её родители, не Ленины. И это она штуки выделывает. А Лёня — что с него взять?

И замолчала, устыдившись.