Тринадцатый наследник

Юноша лишь закатил глаза, уже вполуха прислушиваясь к пьяному бреду уголовника. Варгуля… Перед мысленным взором Ивана возникла небритая рожа тупого бандюгана, габаритами не уступающего Кинг-Конгу. Вот, эта рама идет, раздвигая столы, вышибает дверь, запускает в комнату для самых «уважаемых» людей Шатовегера лапу, выуживает оттуда папика, переворачивает главу местной мафии вверх ногами и вытрясает из него пятьдесят золотых монет. Юноша потряс головой, отгоняя от себя бредовые видения.

— А вот и он, Варгуля! — возликовал Решето.

В трактир вошла худосочная личность в неприметной, мешковатой одежде. Таких в народе обычно кратко характеризуют — метр с кепкой. Ни на кого не глядя, Варгул добрел до ближайшего стола, плюхнулся на стул, щелкнул пальцами, и половой тут же выставил перед ним уже наполненный до краев стакан, а рядом початую бутылку водки. Доходяга в один прием высосал содержимое стакана до дна и плюхнулся физиономией в стол.

— Устал Варгуля, — расстроился Решето. — С тяжелого дела, видать, пришел.

— Тьфу! — Иван поднялся.

— Ты куда? — всполошился Решето.

— А что мне здесь делать? У меня там в тюряге девчонка парится. Мне бабло надо срочно срубить, чтоб ее оттуда вытащить, а я, как последний дурак, по кабакам шляюсь.

— Слышь, Решето! — окликнул спутника Ивана уголовник с рваным шрамом через все лицо, сидевший за соседним столиком. — А зачем ты сюда этого фраера с бандурой притащил?

— Какой фраер, Рваный?!! — взвился Решето. — Да ты знаешь, кто это такой? Это сам Маэстро! Он своими песнями зону греет. Вот только что в Гауэре выступал, так вся братва в отпаде была! От его песен сам Хрящ в одиночке тащился. Наш пацан! Конкретный. Ему бабло срочно надо. Бабу его на нары замели. Он ее отмазать хочет. Я его папе хотел представить, а эти придурки…

— Понятно. Своих с кичи выручать — дело святое, — одобрительно кивнул Рваный. — А пусть что-нибудь нам исполнит, чтоб перед папой не лохануться.

— Маэстро, — обрадовался Решето, — ударь по струнам, продай талант. Вот эту вот нашу, про цепи!

А-а, была не была, решил Иван и ударил по струнам. Гомонящий на разные голоса трактир сразу замер, потому что пел юноша действительно замечательно, и, чтобы покорить публику, ему хватило одной-единственной песни.

— Ну ты, Маэстро, даешь!

— Папа в тоске будет!

— Да еще и зону греет, говорят.

— Вот это подарок будет папе от братвы!

— Э! Это от меня подарок, — заволновался Решето, но его уже не слушали.

Один из уголовников рванулся в глубь трактира на доклад. Ивану опять захотелось сплюнуть. Оказывается, Решето притащил его сюда в качестве живого подарка. Вот гад!

— Быстро колись, — сердито зашипел он на уголовника, — что этот ваш папик из себя представляет?

— У-у-у… — закатил глазки Решето, — …он весь город держит. Начинал с самых низов. Детство у него трудное было. Сирота. В приюте воспитывался…

— Достаточно!

На этот раз переговоры с секьюрити неведомого папы прошли более успешно. Да так успешно, что он сам решил выползти из своей норы, чтобы посмотреть на подарок. Выглядел папик солидно. Это был представительный мужчина с необъемным пивным брюшком, обвешанный золотыми цацками, можно сказать, с головы до ног. В окружении четырех гориллообразных телохранителей он вышел на середину трактира, кивнул на дверь, уголовники тут же бросились накладывать на нее запоры, а расторопные половые поспешили накрыть свежей, белой скатеркой столик у камина и оперативно выставить на него вино и закуску. Папик неспешно прошел к столику, примостил свое седалище в мягкое кресло и обвел вопросительным взглядом шатовегерскую братву.

— Ну и кто тут у нас конкретно зону греет?

— Я, — выступил вперед Иван.

Папик окинул его оценивающим взглядом.

— Гм… на делового не очень похож. Мне доложили, что твоя деваха залетела.

Иван прикусил губу, чтобы сдержать приступ рванувшего наружу смеха. В понятие «залетела» в его мире вкладывался несколько иной смысл.

— Да, замели волки позорные на нары, — сделал он скорбное лицо. — Вот теперь надо служивым отбашлять, чтобы с кичи ее снять.

— Пятьдесят золотых деньги немалые, но я сегодня добрый. Праздник у меня. Сумеешь душу потешить — помогу. Давай, Маэстро, спой чего-нибудь.

— Так, чтоб душа сначала развернулась, а потом опять обратно свернулась? — улыбнулся Иван.

— Ну где-то так.

— Я попробую.

Пальцы юноши побежали по струнам.

По приютам я с детства, не имея родного угла…

Да, он угадал с репертуаром. Попал, можно сказать, в тему, в самую точку! Лицо папика затуманилось. С первых же строк душещипательной песни он мысленно перенесся в свое далекое детство. Похоже, оно у него действительно было не сахар, потому что, к тому времени как прозвучали последние аккорды, по его щекам уже катились предательские слезы, что сразило шатовегерскую братву наповал. На их памяти такого еще не было. Их папик плачет! Надо сказать, что и сама братва была растрогана до слез. Многие из них выросли без папы с мамой и с прелестями приютского быта были знакомы не понаслышке.

— Еще, сынок, еще! — взмолился папик, промокая платочком глаза.