Тринадцатый рейс

Ленчик чуть пошевеливает штурвальное колесо, небрежно так, двумя пальцами.

— Залив! — торжественно объявляет Валера.

Берега протоки начинают постепенно расступаться. Это уже прощание с родной землей. После десятичасового перехода, когда теплоход по диагонали пересечет залив, начнутся чужие края. Все смолкают на миг.

Дальше и дальше уходит от бортов земля, словно перед «Онегой» распахиваются зеленые ворота. Видны стога сена и целая колония аистов, белыми точками усеявших луг.

Механик как будто дремлет, прищурив веки. Короткопалые мозолистые руки лежат на подлокотнике дивана. Они спокойны.

— Снимай колпак с компаса! — командует Кэп.

Валера снимает тяжелый медный колпак, похожий на каску. «Онега» набирает ход Сзади стелется пенный след, над ним летают чайки, высматривая оглушенную рыбу.

Берега скрываются в пелене мелкого дождя. Ленивая волна бродит по заливу. Ветра нет, только дождь, затяжной, осенний. Если бы не могучий рев дизеля, мы бы слышали, как над заливом, а может быть, над всем морем стоит неумолчный, густой звон капель.

Кэпу предстоит вывести теплоход к цепи буйков, ограждающих опасные участки. На расстоянии тридцати–сорока километров от берега мели сжимают фарватер, а затем вновь расходятся. Коварен этот залив… Работники управления пути — «уповцы» — часто переставляют легкие буйки, снимая их с якорей и стремясь оградить границы передвигающихся мелей. После каждого шторма рельеф песчаного дна меняется.

Как же это все будет? Механик спокоен. Видать, уверен, что и второй раунд за ним.

Кэп берет в руки бинокль.

— Ленчик, передай штурвал Чернову, — командует он, — сам отправляйся на нос, впередсмотрящим. Как бы мимо буйков не проскочить.

Ленчик нахлобучивает зюйдвестку, на лице его явное неудовольствие.

— Лень — забор с острыми кольями: сидишь на нем и вертишься от боли, а спрыгнуть страшно, — вскользь замечает Валера.

— Кто сказал? — тут же радостно спрашивает Леша.

— Я сказал.

— О! — стонет Леша в восторге. — Собственный зуб мудрости прорезался!

Рукоятки штурвального колеса нагреты ладонями Ленчика.

— Оглянись! — говорит Кэп.

Белая полоса за кормой похожа на латинскую букву «S».

— Рыскаешь! Легче, легче, одерживай!.. Волна идет справа, чувствуешь?

Пенный след становится ровнее.

Ленчик, зашевелившись, как медведь, в своем неуклюжем дождевике, поднимает руку. Кэп передвигает рычаг дистанционного управления на малый ход. Справа по носу оранжевый буй.

— Хорошо. Так держи… Хорошо.

«Онега», дрожа корпусом, снова набирает ход. Мы оставляем буй по правому борту. Следующая отметка опять оказалась правее.

— Молодцом, — говорит Кэп. — Через десяток рейсов…

Я не успеваю узнать, что произойдет через десяток рейсов. Где–то в глубине судна раздается громкое шипение, которое тотчас переходит в скрежет. Кажется, что обшивка рвется на части, как дерматин. Теплоход замирает. Невольно оглядываюсь на механика: это и есть ожидаемый сюрприз?

Кэп, сжав губы, переводит реверс на холостой ход.

— Что за грохот? — спрашиваю я.

— Мы на мели.

Ленчик, скользя, бежит по мокрой палубе, в своих брезентовых доспехах, и размахивает наметкой, как копьем:

— Метр пятьдесят на носу, метр пятьдесят пять на корме! Вот втюрились.

— Сели крепко, — Кэп оглядывает серый залив. — Неужели нанесло песку? Или буй сбило штормом? Не пойму…

— Штормов давно нет, — замечает Леша. — Не иначе как нанос.

Ложко изумленно покачивает головой.

— Без шторма не нанесет!

— Черт знает что, — ворчит Кэп. — Попробуем поработать задним ходом. Может, промоем.

Дизель сотрясает теплоход, по обе стороны «Онеги», от кормы к носу, несутся мутные вспененные струи, но мы сидим, словно на магните.

— Это не нанос, — заявляет Ленчик, отставив тяжелую наметку. — Основание плотное. Переставлен буй! Наверно, служба пути дала маху.

— Придется поработать, — говорит Леша, слегка отпуская узел галстука.

— Самим сниматься надо, — поддерживает его Валера. — Вызывать буксир — позор.

«Яхта перевернулась в заливе, там, где бакены, — вспоминаю я. — Что же, начинается задуманная механиком большая игра?»

— Попробуем заводить якорь! — гремит Кэп. — Ленчик, спускай шлюпку.

— Мою, на крыльях, не бери! — кричит Ленчику механик. — Обломаешь… Можно я с ним пойду?

— Валяй.

Малая шлюпка, «дюралька», повиснув на талях, со скрипом опускается на воду. Две нахохленные фигуры постепенно скрываются в завесе мелкого дождя. Мы ждем. Барабанят капли по жестяной крыше.

Шлюпка возвращается.

— Впереди и левее начинаются глубины! — кричит Ленчик.

— Давай, Валера!

Наступает черед моего соседа включиться в аврал. Кроме него, никто не в состоянии забросить якорь в шлюпку. Недолго думая, Валера, в джинсах и тельняшке, прыгает прямо с носа. Плечи его торчат над водой.

— Это же просто подъемный кран, — замечает Леша.

Якорь медленно выползает из клюза. Валера, подхватив его на руки, с трудом забрасывает в «дюральку». Перегруженная шлюпка отчаливает от борта «Онеги», и Валера — плечи выступают над водой — шествует за нею, как Гулливер. Погромыхивая, разматывается цепь. Наконец якорь закреплен в сотне метров от «Онеги». Ленчик и Валера взбираются на борт.