Тринити

— А я вот слушаю вас и думаю, — проявила сметку Галка, — если вы воткнете свои арбузы в этот саксаул, то действительно, как говорит наш старший товарищ, кроме мочи…

— Да, поработать придется, — заключил Артамонов.

До консенсуса со «Сменой» все же дозаседались. Слово за слово набросали болванку издательского договора. Сошлись на том, что половина денег со скрипом передается Фаддею, а развитие начнется сразу после регистрации отношений в городской палате.

Нидвораю поручили составить проект нового Устава редакции. От юриста требовалось завуалировать в тексте полную финансовую зависимость редакции от новых хозяев и безоговорочное концептуальное подчинение по принципу «я тебя ужинал — я тебя и танцевать буду». Нидвораю было не привыкать.

Стороны условились в понедельник с утра встретиться у нотариуса, но на фундаментальную стрелку, место которой изменить было никак нельзя, никто из «Смены» не явился. То ли они внимательно вчитались в договор, что было невероятным, то ли залпом спустили задаток и ввиду отсутствия абсента не смогли добраться до местечка Крупский-айленд на окраине города, где находилась нотариальная контора. На три дня «сменщики» с правом первой подписи выпали из оборота. Разыскивая подписантов, издатели обзвонили все диспетчерские службы, дежурные части и морги. Нашли Фаддея, Шерипо и Кинолога в гостях у Асбеста Валериановича и сутки отпаивали сбитнем.

— Вы уж, пожалуйста, поаккуратней с этим, товарищ Фаддей, а то когда еще свидимся, — слезно просил Артамонов. — И вы, Евгений Иванович, держитесь. Всего-то и осталось, что подмахнуть… Ну, пожалуйста, товарищ Кинолог, на ногах-то сами держитесь, пожалуйста.

В конце концов издательский договор был подписан, но при очень большом стечении обстоятельств.

Несмотря на то, что в народе газету «Смена» не особенно читали и почитали, «ренталловцы» были счастливы — наконец-то у них появилось настоящее дело. Им открывались дали, и слияние с редакцией виделось деловым и радужным. Можно было начинать серьезно работать. Из помеси бульварного и боевого листков следовало сварганить газету, которую стали бы покупать не только из-за телепрограммы.

Фаддей имел оседлый образ мышления, отчего «Смена» смахивала на вывеску. Ее информационное поле простиралось вдоль трамвайных путей — во дворы никто из корреспондентов шагу не ступал. Круг ньюсмейкеров не выходил за пределы одноклассников Фаддея, а информационными поводами были случайные встречи Фаддея с бывшими коллегами по комсомолу.

Кинолог свою последнюю статью сдал в набор год назад. Он комплексовал из-за малорослости и искал себя в феерической сфере — кино. Будучи ответственным за культуру, он таскался по фестивалям и не вылезал из видеоклубов. Лишь бы не заниматься газетой. Публично его величали Евгением Ивановичем, а кулуарно — Кинологом, ласково и с сочувствием. На планерках он был невыразителен, и никто не мог понять, принимает он идеологию «Ренталла» или нет. Как-то раз, в момент обсуждения — обзаводиться собственной фотолабораторией или нет, он предложил вообще отказаться от снимков в газете.

Обыкновенно Кинолог покидал кабинет, чтобы пострелять сигарет. Уже зная, зачем он вышел в коридор, курильщики сразу протягивали ему свои пачки:

— Пожалуйста!

Кинолог напрашивался на дежурства по номеру и, повиснув на телефоне доверия, по мере надобности выслушивал неуравновешенных читательниц. А в нормированное время, сидя в кабинете, подслушивал телефонные разговоры девушек из машбюро — брал и не клал на место параллельную трубку. Девушкам без конца звонили парни с улицы. Это подтверждало догадку Прорехова, что внутренний ресурс редакции не удовлетворяет прекрасную половину, и ей ничего не остается, как дружить за пределами рабочей территории.

Иногда машинистка побойчее говорила:

— Привет, Евгений Иванович!

Он сразу бросал трубку. В телефоне щелкало, а парень на том конце провода спрашивал:

— Кому это ты, милая, приветы передаешь?

— Да так, знакомый один… Кинолог.

На этаже имелась фотолаборатория. Пестовал ее фотоискусник Шерипо. Пытаясь скрыть синие мешки под глазами, он носил солнцезащитные очки при любых показаниях экспонометра. За неимением времени все репортажные снимки в номер он делал с чертова колеса в городском саду, а по утрам занимался самолечением — вводил себе под кожу пару уколов купленной в аптеке полынной горькой, чтобы прийти в норму, а потом в потемках проявочной комнаты весь день совершал таинство допивания начатой бутылки и сильно нервничал, если кто-нибудь это таинство нарушал.

Так называемый начальник так называемого отдела информации был темной лошадкой по фамилии Пеньков. Кудрявый и в толстых очках, он работал на сторону. Он «находил в трамвае» документы и под видом информационных сообщений проводил через газету заказные материалы.

— Если эта смесь негра с козой не перестанет таскать к нам всякий дерибас, — воодушевлялся Артамонов, — то, ей-богу, я начну жить на гонорары!

В этот момент в дверь всовывалась сама «смесь»:

— Я по финансовому вопросу… — говорила она. — Как насчет выплат?