Тринити

— Стой! Стой! — заорал и вцепился в таксиста Варшавский, потому что на счетчике засветилось: 1 рубль 96 копеек. Пока шеф жал на тормоза, механический счетчик доскрипел до двух рублей ровно.

— Надо бы вам колодки тормозные поменять, — посоветовал водителю Артамонов, — а то без чаевых можно остаться. Уж очень у вас размашистый тормозной путь. Не по средствам. — И отдал ему два новейших металлических юбилейных рубля.

— Для нумизматической коллекции лучше не придумаешь, — сказал Прорехов, вздохнув по поводу, что деньги достаются не ему. — И не упирайтесь. Я слышал, что каждый человек мечтает стать известным нумизматом.

Высадив команду, таксист с опаской порулил к светофору. Такой финансовой филигранности, или, точнее сказать, наглости он не ожидал. В его практике бывали случаи, когда пассажиры вообще не платили, он переживал их не так болезненно. А здесь получалось, что растоптали святое — заплатили по счетчику. Водитель круто развернулся на перекрестке и начал крыть ни в чем не повинных участников движения. По визгу колес друзья поняли, что к ночи таксист залютует и будет продавать горячительное у подъезда ДАСа не по семь, а по десять рублей за бутылку. Или, что еще страшнее, вообще не станет продавать.

…Корочки дипломов у Артамонова, Прорехова и Варшавского были в кармане. Вопросов не имелось никаких. Не только друг к другу, но и к самим себе. Но расставаться страшно не хотелось. Не было даже отдаленного желания возвращаться к глупому бытию, в котором уже никогда с периодичностью в полгода не мелькнет и призрака сессии — этой короткометражной оттяжки по полной программе.

Сегодня у команды была задумка устроить незваный — на троих — ужин, после которого планировалось учинить прощальный обход ДАСа, чтобы на днях без зазрения совести разметаться по стране согласно прописке и вновь приступить к обыденному и пошлому. То есть войти в состояние агрессивного безделья с переходом в тихий саботаж.

Варшавскому ничего не оставалось, как продолжать вести передачу на якутском телевидении и попутно фарцевать привозимой с большой земли бытовой электроникой. Прорехову получение диплома тоже ничего нового не сулило. Его ждал родной строительный трест в Горьком Новгороде, а в нем — многотиражка «Не стой под стрелой!». Артамонов рассчитывал покинуть раскрученную им донельзя районку и завести наконец собственное дело. Плюс построить дом, посадить дерево и написать книгу.

— Везет же очникам, — позавидовал Прорехов выпускникам дневного отделения. — Им распределения разные предлагаются, направления всяческие выдаются.

— Молодые специалисты, понимаешь ли, — согласился с ним Артамонов. — А нам — по домам. Продолжать делать то, что и раньше. Никакого развития. Зачем тогда учились?

— Почему обязательно делать то, что и раньше? — рассудил Артур Варшавский. — Можно вообще ничего не делать.

— Ну и пекло сегодня! — вытер пот со лба Прорехов. — Есть смысл пойти на рынок прямо сейчас, накупить всякой дряни, затащить ее в комнату и больше по жаре не таскаться. — От высокого роста очки у Прорехова запотевали быстрее, чем у Артура, и в такой зной лысого пива без пены ему требовалось больше, чем Артамонову.

— Предложение принимается в третьем чтении, — вяло согласились друзья.

— Жаль, что девушки наши на экзамене, — сказал Прорехов. — Сейчас бы они и на рынок, и салатики разные, и пузырек бы организовали! — И он не врал, при виде него дамы машинально одергивали юбки, и их работоспособность по хозяйству возрастала вдвое.

Посожалев об отсутствии подруг, Артамонов, Прорехов и Варшавский отправились за продуктами сами.

Черемушкинский рынок имел специальный сектор для обитателей ДАСа. Продукты там не были гуманнее в смысле нитратов, просто студенты перлись с ходу почему-то именно в эти ворота.

На углу старуха продавала тайное питье, вынимая бутыли из ведра с мутной водой. На первый взгляд прохожему казалось, что вода — это для охлаждения, но на деле бабка прятала подакцизный товар от рдевшего неподалеку участкового.

Артамонов пробовал все подряд. Дотошно, с каждого прилавка. Брал, сколько влезет в горсть. Для полноты эксперимента.

— Попробуйте квас! — предложила тетка за стойкой.

— Меня не процедить, я сам себе дуршлаг! — Артамонов спел в ответ себе под нос собственноручно сочиненный куплет.

— Ну, и что тут нового? — спросил его подошедший Прорехов.

— Черешня и клубника — терпимые, — доложил Артамонов, — а вот редиска полный дерибас! Пустая внутри. — Переговариваясь, они пошли вдоль развала. Ведь на то он и рынок, чтобы пробовать. Правильно я говорю?

— Купите лук! — предлагала старуха с левого фланга. — Молодой, сплошные козочки!

— А как это — «сплошные козочки»? — спросил Артамонов у старухи.

— Козочки, милый, это белая хрустящая часть, — расшифровала старуха, а вот это перья, которые зеленые. А потом козочки превращаются в луковицы.

— А почему «козочки»? — удивился Артамонов. — Что в них такого козлиного?

— Не знаю, сыночек, — развела руками старуха. — Так было всегда.

— Интересно девки пляшут, — записал себе в блокнот Артамонов с приговором. — По четыре штуки в ряд.