Тринити

В пику этому сомнительному анекдоту из светской жизни парижской популяции крыс Артамонов поведал, как при виде грызунов на мелькомбинате у себя на родине, в Орле, ему довелось испытать самые волнующие минуты в жизни. Парижские крысы, как ни крути, все же боятся людей, а мелькомбинатовские — те ни грамма не стесняются. Ратициды ими употребляются запросто, на десерт. А ходят они по территории, как свиньи, — споткнуться можно. Голубей едят, как кур. Голуби нажираются дармового зерна — благо на плохо положенное у всех нас клюв помпой — и становятся не способными к полету. Крысы подходят к ним как к готовому блюду или полуфабрикату, устраиваются поудобнее и, разве что не повязав салфетку, начинают кушать: хряп-хряп, с косточками, а потом — спать в сушилку. Цепляй этой крысе за уши ошейник и веди, куда хочешь. Например, в столовую. Там большая очередь. Женщины через секунду освобождают раздачу. Бери первое, второе, третье.

Доклад Артамонова о колонии мелькомбинатовских крыс сработал как дезодорант. Грузчики добили протухший вагон, почти не морщась.

Город просыпался. Нежился, зевал безлюдными провалами подземных переходов. Потом потихоньку начал потягиваться ранними троллейбусными маршрутами и, наконец, вскочил, обдав себя снегом, клубящимся за очистительными машинами, и распахнул хлебные магазины.

Ночь отработана, а завтра снова стайерская прогулка пешком на базу. И Нинкин опять будет талдычить о каком-то своем особом зимнем солнцестоянии, при котором даже Фельдман не соблюдает рукоблудия, потому что ночь, как известно, в этот момент года максимальна, а если не спать — то и вообще бесконечна.

Потом были вагоны со стекловатой. Овощебаза приняла решение утепляться и пригнала себе стройматериалов. Студенты были вынуждены расплачиваться за это неистребимой чесоткой.

Татьяна ежедневно заскакивала в 535-ю комнату. Она вынимала больного Решу из кипящей розовой воды стеганого лоскутного одеяла, подаренного ему друзьями в честь болезни, и по-матерински потрепывала по накрахмаленному загривку. Таким образом она как бы подталкивала его к скорейшему выздоровлению.

Но, невзирая на избыток женской ласки, Реша впадал в тоску и хандрил. Как только Татьяна открывала дверь, ему сразу слышались позывные: «Таймыр, вас вызывает Таймыр!» Срабатывало тайное радиоустройство Рудика. Таймыр по-общежитски — туалет. Рудик записал на пленку самодельный позывной, который включался при каждом открывании двери, чтобы больному чаще приходили мысли о мочеиспускание. А то залежится. Закодированный Реша, опираясь на костыли и опустив голову, был вынужден без конца совершать мелководный каботаж от койки до туалета в конце коридора и клялся, что больше никогда не падет так низко. А Татьяну, поминутно открывавшую дверь, он уже просто не мог видеть.

Меж тем в туалете произвели срочный ремонт, после которого обнаружилось, что кабин больше нет, а все очки открыты и стоят в ряд без всяких перегородок. Ну ничего, население быстро свыклось с такой социалистической открытостью. Оно усаживалось с газетками и под сигареты пукало и общалось на доступные темы.

Всякий раз Реше по дороге на Таймыр попадался загарпуненный Фельдманом Мат со скруткой троса через плечо. Отсеченный от шабашки, Мат понуро влачил по этажам свою четверть ставки сантехника. И если Решетов жил высокими понятиями — кино, вино и домино, то Матвеев имел более упрощенную триаду преференций — жорево, порево и сериво.

— Ты что здесь торчишь? — спросил как-то Реша.

— Дежурю, мля, — ответил Мат.

— Я вижу, что дежуришь, — уплотнил интерес Реша. — Я спрашиваю, зачем ты здесь постоянно бродишь?

— Пасу, мля, одного Сивку-Бурку, — признался Мат. — Вот такое, мля, показал он руками огромный размер чего-то.

— Что та-ко-е? — не понял Реша.

— Говно, что же еще?!

Частично словами, а больше намеками и знаками Мат объяснил свою озабоченность. Оказалось, что в коллективе появился скрытый лидер, который в одном и том же унитазе время от времени откладывает личинку такого неимоверного диаметра, что поршень дизеля ДКРН-18 просто отдыхает. Смысл жалобы состоял в том, что из-за слабости туалетной струи неправдоподобных размеров конструкция всегда остается лежать несмываемым позором в сознании Мата.

Реша тоже созналсяя, что, да, действительно, и он несколько раз, не имея альтернативы, был вынужден, заткнув нос, усесться поверх этой рептильной кладки. Сговорившись, друзья вместе отправился на Таймыр. По свежему следу они попытались повторно спустить воду, но вялая струя ржавого бачка вновь обошла препятствие.

— Вот видишь, — сказал Мат. — А я все, дурак, бачок чиню! А дело-то, мля, совсем не в бачке!

— Вижу, — согласился Реша. — Не в бачке.

— Честно говоря, я думал, мля, что, ну, это ты, еп-тать, — выдавил из себя Мат. — Потому и следил. Прости.

— Бывает, — хотел развести руками Реша, но вспомнил о костылях, которые уже начинали выпадать из-под мышек.