Трио

Снова гость пришел к порогу У, нежданный, незваный. Желанный. Далекий и старый друг. Он присел на пороге и в ожидании хозяина смотрел на сосны и за сосны, туда, где внизу пряталась долина, туда, где заходило солнце.

- Красиво тут у тебя солнце заходит, - сказал он отшельнику, когда тот вышел на поляну перед пещерой. Просто сказал, без неловких радостей встречи.

- Красиво, - согласился У. - Иногда смотришь-смотришь и хочется все это нарисовать. Только вот цвет не передашь: сосны розовые. Где ж это видано и кто ж в это поверит - розовые сосны?

- Да, - протянул гость завистливо. - Сидеть бы тут и с места не сходить. А зимой, наверное, еще лучше.

- Да, - опять согласился У. - И воздух не то что по твоим пустыням и болотам. Слышь, Пастырь, давай поменяемся! Ты мне свой посох и суму. Я тебе пещеру. Объяснишь наскоро, чем ты там толпу в обалдение приводишь, и буду учить. Как там в заветах: забирая с собой из того, что дадут, только еду, чтоб добраться до другого жилища, да сандалии, да одежду, когда обветшает прежняя, а второй одежды не брать и в одном дому две ночи не останавливаться, но идти и учить, доколе ноги ходят и уста глаголят... Верно ли? А то память на старости лет - сам знаешь.

- Что-то ты невеселый, - сказал Пастырь. - Может, душу хочешь открыть?

- А ты в своем амплуа, - откликнулся У. - Здравствуй, отче! - и поклонился, коснулся рукой земли у ног прибывшего, широким жестом приложил руку к сердцу и ко лбу. Все это выглядело шуткой, да шуткой, наверное, и было. Почти.

- Да и ты не меняешься, - безнадежно махнул рукой гость. - Кто это там у тебя?

- Баба, - не вдумываясь, ответил У. - Женщина, - поправился.

- С чего это вдруг? - удивился Пастырь.

- А, странница, - объяснил У. - Как это? "Примите же странника яко отца утерянного и вновь обретенного в дом ваш, и служите ему доколе будет он жить в доме вашем, как служили бы отцу вашему". Правильно?

- Чепуха, - вынес вердикт гость. - И вое-то ты врешь, и никак не остепенишься. Ну, веди, угощай! Идти вашими дорогами, легко ли?

- Угу, - подтвердил отшельник. - Пойдем, угостимся, чем бог послал, а заодно и проверим, любит ли он тебя, помнит ли и послал ли в предвидении твоего прихода чего сверх обычного. Или запамятовал.

- Здравствуйте, - церемонно представился гость женщине. - Я вашего друга старый знакомый.

Женщина посмотрела на вошедшего расширяющимися глазами и кинулась из пещеры вон.

- Что это она? - не понял У.

- Бабы лучше знают чего и когда, - ответил гость. - А зачем - ты их лучше не спрашивай, ничего путного не добьешься, потому как не думают они, а чутьем чуют.

Женщина скоро пришла: принесла лохань чистую и кувшин, принялась ноги мыть гостю. Тот сидел, подобрав длинную хламиду, а У не вмешивался, хотя недоумевал. Особого почтения на первый взгляд Пастырь не должен был вызывать. Был он сравнительно молод, тридцати с небольшим на вид, волосы носил длинные и не заплетал, не убирал, шапки не надевал вовсе. Глаза у него, правда, большие были и ясные, да что в них, в глазах-то? Навидался У за долгую жизнь больших и чистых глаз, и сами по себе они ничего еще не значили.

Странник, проповедник нищий и усталый, - а она омыла гостю ноги, вытерла их чистой своей кофтой, потому что не имелось в пещере лишних тряпок, да и нужных тоже. Потом на стол накрыла и служила гостю и отшельнику, пока не утолили первый голод и не продолжили беседы. А тогда села, и глядела, и слушала не слыша, не вникая.

- Ну, как тут у вас? - поинтересовался Пастырь.

- Суета, - не одобрил У. - Как с ума посходили опять: по дороге солдаты туда-сюда мечутся. Видел, наверное?

- Встречал, - признал гость. - До тебя не доходя, замели меня. Я, правда, сам к ним привязался. Веришь ли, три дня учил, пока на путь направил. Да не наставил - направил лишь. А не хотелось мне на них время убивать: к тебе шел.

- Отпустили? - спросил У.

- Куда денутся, - подтвердил тот. - Хотел было пострадать, да привычка у здешних солдат головы рубить. Ну, распните меня, ну, расстреляйте, сожгите, в конце концов, но рубить? Голову оттяпают, а потом приставят ли, да как приставят, да ту ли? Гадательно. - Оба посмеялись.

- Пришлось перевоспитывать, - продолжал Пастырь. - Поговорил с ними. Видимо, беспорядки здесь какие-то, а во главе всего некий Я. Не знаю уж, на кого он работает, соседи ли его оплачивают или ваш правитель левой рукой, о которой правая не ведает.

- Нет, - поморщился У, - это сын мой. Ни на кого он не работает. Просто дурак.

- Дурак? Это плохо, - погрустнел Пастырь. - Добра он не делает. Провокацией это называется, знаешь?

- Знаю, - нехотя признался У, - от него и слышал. Он как раз на провокацию уповает, на умножение зла. Он - их режет, они народ давят, народ в конце концов возмутится и свергнет. Говорил я ему: когда-то еще свергнут, а кровь сейчас льют - чем дальше тем больше - из-за него, дурака, не в последнюю очередь.

- Да и свергнут, - задумчиво сказал гость, - тоже радости мало. Свято место пусто не бывает, а уж крови при этом... Все прежнее просто не в счет.

- Знаю, - кивнул У, - тут уж счет другой начнется.