Триста неизвестных

Летчики — участники боев на Халхин-Голе — утверждали, что даже И-15 «чайка», старый истребитель с неубирающимися шасси, намного превосходит по своим летно-техническим характеристикам эту японскую машину. Но члены Политбюро ЦК ВКП (б) высказали пожелание лично убедиться в этом. Назначили показательный воздушный «бой». «Японец» потерпел полное фиаско. Наша машина оказалась вне конкуренции.

По максимальным показателям летных характеристик, как свидетельствовали испытания зарубежной авиатехники, советские самолеты находились на уровне лучших иностранных образцов, а иногда и превосходили их. Но, это нас, летчиков-испытателей, нисколько не успокаивало. Кое в чем, и в весьма существенном, было очевидно наше отставание от заграницы. В моторостроении, например, в использовании прогрессивных авиационных материалов, в оснащении самолетов различным вспомогательным оборудованием, хотя бы теми же гидравлическими тормозами.

Испытания иностранной авиационной техники в НИИ ВВС Красной Армии, опыт воздушных боев в Испании и на Халхин-Голе — все это, несомненно, требовало самого тщательного изучения и вдумчивого обобщения накопленных данных, объективных выводов. Окончательные решения по всем важнейшим вопросам принимались Политбюро ЦК ВКП (б).

Состоянию авиационной техники было посвящено специальное совещание Центрального Комитета нашей партии. В Кремль пригласили высшее руководство Военно-Воздушных Сил и Наркомата авиационной промышленности, отдельных ведущих работников Научно-испытательного института ВВС, в том числе и меня. На совещании присутствовал И. В. Сталин. Нас попросили охарактеризовать нашу авиацию, и прежде всего, конечно, военную.

На таком исключительно авторитетном совещании, преследовавшем огромнейшие общегосударственные цели, мне довелось быть впервые. Внимательно, стараясь не пропустить ни одного слова, слушал я выступавших товарищей. Слушал и не всегда верил своим ушам. Выступления вызывали недоумение, даже возмущение. Ораторы без конца восхваляли наши самолеты, которые якобы по всем статьям являлись самыми лучшими в мире, проявляли крайнюю беспечность в оценке новинок зарубежной авиатехники, а следовательно, и выводы на будущее делали не совсем правильные. Особенно радужными и оптимистичными были доклады некоторых командиров, воевавших в Испании и Монголии. Я не выдержал и попросил слова.

Ведь что получалось? Если виднейшие авиаторы страны с восхищением отзываются о наших самолетах перед самим Сталиным, перед Политбюро, значит, беспокоиться об авиации, ее дальнейшем развитии нет нужды — все достигнуто, иностранцы оставлены позади, наши воздушные границы на самом надежном замке и, коль враг посягнет на СССР, советские бомбардировщики нанесут по нему всесокрушающий удар.

Мое выступление прозвучало полным диссонансом в хоре предыдущих ораторов. Я говорил главным образом о недостатках, о неиспользовании в самолетостроении новейших прочных металлов, особенно об отставании авиационного моторостроения, слабостях нашего самолетного оружия, о многих изъянах в конструкциях и самих принципах конструирования вспомогательного специального оборудования самолетов. В заключение высказал пожелание — максимально наращивать усилия в области совершенствования родной авиации, дабы не оказаться отсталыми в будущих вооруженных столкновениях с капитализмом.

Мое, может быть, несколько запальчивое, но искреннее выступление длилось сорок минут, что, как мне позже разъяснили, считалось совершенно недопустимым на таком ответственном совещании. Я видел, что присутствующие, и особенно те, кто говорил до меня, были по меньшей мере шокированы. Однако меня никто не прерывал.

И. В. Сталин тоже не проронил ни слова. Как выяснилось много позже, мое резкое выступление ему не понравилось. Он поручил К. Е. Ворошилову лично поинтересоваться, что представляет собой столь «пылкий оратор-летчик». Климент Ефремович незамедлительно вызвал к себе моего непосредственного начальника комбрига И. Ф. Петрова и прямо спросил, чем «дышит» летчик-испытатель Стефановский. Иван Федорович присутствовал на совещании, он откровенно ответил, что полностью согласен со мной, считает мое выступление правильным.

Климент Ефремович доложил о своем разговоре с И. Ф. Петровым И. В. Сталину, и у него резко изменилось мнение обо мне. Позже мне приходилось не раз выступать в присутствии И. В. Сталина и говорить о недостатках нашей авиации. Прямоту суждений он воспринимал уже без тени раздражения и предвзятости.

* * *

В первые месяцы 1941 года произошел ряд совершенно необычных для нас, работников НИИ ВВС, событий. Прежде всего, начались исключительно спешные работы по улучшению маневренности двух новых самолетов-истребителей — ЛаГГ-3 и МиГ-3. Вторым таким событием явилась неожиданная встреча на одном из банкетов с немецкой военной авиационной делегацией. Она прибыла для ознакомления с советской авиапромышленностью.