Триста неизвестных

Потом их атаки следовали одна за другой. Но все они разбивались о железную стойкость наших воздушных богатырей.

Четверо суток длился жестокий бой горсточки советских храбрецов с батальоном озверелых фашистов. И вот в живых остался только стрелок-радист. Он перебегал от пушки к пулемету, стремясь показать, что еще не один в окопе.

Израсходован последний пулеметный патрон. Все ближе и ближе подползают финские солдаты. У нашего бойца в руке пистолет. Выстрел, другой… Стоп! Последний патрон?… Дуло прижато к виску. Но… раздался холостой щелчок. В горячке боя стрелок-радист выпустил и заветную пулю…

Враги сохранили жизнь уцелевшему защитнику советского воздушного корабля, совершившего легендарный полет к берегам Шпрее. Четыре года пробатрачил пленный радист в лесу у финского помещика, работая под бдительной охраной. От него, после нашей великой победы, мы и узнали трагедию экипажа Александра Панфилова.

Но пожалуй, самая несчастливая судьба в этом полете выпала на долю Александра Николаевича Тягунина и его подчиненных. Когда они проходили над нашим последним пунктом береговой обороны, по ним открыли огонь свои же зенитки. Потом по небу заметались лучи прожекторов и невдалеке появились истребители И-16.

Тщетно Тягунин раскачивал тяжелый самолет с крыла на крыло, а штурман капитан Васильев выпускал в воздух сигнальные ракеты, обозначавшие "я свой!". Приблизившись, истребители открыли стрельбу. Командир экипажа приказал дать предупредительную очередь из всех огневых точек корабля. Перед изумленными летчиками-истребителями вспыхнула огненная метель светящихся пуль и снарядов. Они отошли на почтительное расстояние. Но артиллерийский обстрел еще более усилился, окружил плотной стеной нагруженный бомбами корабль.

Какая нелепость! Лететь бомбить глубокий тыл врага и быть сбитым своими зенитчиками. И нелепость совершилась… Снаряд зенитной пушки разорвался в крыле бомбардировщика. Как отрубленное гигантским топором, оно отвалилось, самолет загорелся. Неуправляемый корабль, подобно подстреленной птице, беспорядочно закувыркался к земле.

Выбросившиеся на парашютах члены экипажа приземлились в лесу. Но в живых их вместе с Тягуниным осталось только шесть человек.

— Чем же объяснить такое ужасное событие, граничащее с форменным преступлением? — спросил я у командира корабля, выслушав его рассказ уже много лет спустя.

— Говорят, — ответил Тягунин, — один из военнослужащих, ведавших оповещением морских частей, оказался предателем. Он умышленно не сообщил зенитным частям и истребителям ПВО береговой обороны об ожидаемом пролете наших дальних бомбардировщиков. Атаковавшие нас истребители впервые видели такой силуэт воздушного корабля и приняли его за немецкий четырехмоторный "фокке-вульф"…

Так закончился потрясающий по своей дерзости боевой налет на Берлин. Велики были потери, но и результаты поистине грандиозны. Удары по столице третьего рейха привели в замешательство не только немецко-фашистское командование.

Глава пятнадцатая. Крылатый щит Москвы

Густо залепленный разноцветными заплатами старенький трудяга У-2 благополучно дотянул до Чкаловского аэродрома.

Когда я рулил к стоянке, на нижнее крыло самолета вскочил небольшого роста человек в летной форме.

— Ты, Петр Михайлович? — послышался из темноты неожиданно знакомый голос. — Жив, голуба!

Да ведь это полковник Бабкин! Работает теперь заместителем начальника института по летной части.

Крепкие рукопожатия, дружеские похлопывания по плечу. По поведению Бабкина догадываюсь, что он ждал меня, что-то знает, а не говорит. Спрашиваю прямо:

— Зачем вызвали? Не тяни за душу, знаешь ведь.

— Конечно знаю. Есть приказ: тебя немедленно домой, к жене. И чтоб от нее — ни шагу. Понял? — Полковник И. П. Бабкин явно наигранно оглядывается и полушепотом заканчивает: — Что натворил-то, головушка бедовая? В Кремль вызывают, завтра же.

— Зачем?

— Амба, брат, больше ничего не знаю. И то, кажись, лишнее сболтнул. Но ведь для друга…

…Коротка июльская ночь. Уже пора ехать. Жена смотрит тревожно, а что я ей скажу? Даже куда еду сказать не могу. Тайна. Зачем? И сам не знаю.

…Кремль. Туда доставил меня Н. А. Булганин на своем автомобиле. При въезде никаких пропусков. А в комнате перед приемной И. В. Сталина неожиданный вопрос, видимо, дежурного генерал-лейтенанта:

— Почему не сдали пистолет в бюро пропусков?

Я объяснил, что прибыл в Кремль вместе с Н. А. Булганиным, на его машине. Но пистолет все-таки пришлось оставить у генерала.

И. В. Сталин принял меня незамедлительно.

— Садитесь, — указал он на стул рядом с собой, И усталым голосом добавил:

— Ну, рассказывайте, как воевалось.

Я коротко доложил о боевых действиях полка. Сказал и о теневых сторонах нашей авиации, о тяжелой обстановке, сложившейся на фронте к середине июля 1941 года.

И. В. Сталин слушал внимательно, молча. Когда я закончил доклад, задумчиво, словно взвешивая слова, произнес:

— Да… К сожалению, все эти ненормальности имеют место. Но мы принимаем меры… Что вы думаете делать дальше?